Дмитрий Островский - Научная секция пилотов

1. Предварительный диагноз.

«Научная секция пилотов» — безусловно может претендовать на некое место в истории российского кино конца XX века, поскольку фильм этот, несмотря на разные постмодернистские клише, скорее, должен быть отнесен к той культурной сфере, которая традиционно называлась «авангардом». Киноман со стажем найдет здесь все то буйство фантазии, которое всегда отличало именно чистый «авангард», не обремененный культурными комплексами постмодернизма. И если отрешиться от киноведческой эрудиции и довериться интуиции, станет ясно, что если кому-то и наследует Андрей И, то скорее всего — Годару, о чем мы еще скажем специально. Кроме того он принадлежит тому «девятому валу» советского кино, который был поднят ветром свободы, который еще не был разбит экономическими волнорезами и с шумом расплескался на наших экранах в конце 80-х — начале 90-х годов.

Тогда, на гребне этой волны оказались и Олег Тепцов и Александр Кайдановский, с которыми, не вникая в подробности, хочется сравнить Андрея И — по крайней мере, с тех пор не припоминаются мне столь самозабвенные (и часто — самонадеянные) эксперименты с монтажом, вычурные ассоциативные ряды и бесшабашная эстетизация изображения. Человек, интересующийся кино, возможно, удивится появлению «Научной секции пилотов» сегодня, когда российское кино «повзрослело» и остепенилось, когда былые затейники демонстративно наступают на горла собственных песен, когда процент экранизаций достиг максимальной отметки, а удел «авангарда» по-прежнему — малобюджетные поделки, которые лудит неутомимый «андерграунд». А поскольку интерес к кино у нас есть, присмотримся к фильму Андрея И повнимательней.

2. Мутация жанра и вытеснение логики.

Драматургия «Научной секции» достаточно сложна. Проще всего начать с утверждения о том, что все «родовые» признаки постмодернизма тут налицо, хоть и не являются главными. Андрей И не стесняется жонглировать жанрами, понимая, должно быть, какую оскомину успело набить это бесконечное жонглерство. У него, впрочем, есть на то извинение — «авангард» подразумевает некую беззастенчивость, и если рассуждать формально, то многочисленные монтажные «врезки», всевозможные ракурсные красивости внедрены режиссером в макродраматургию картины для того, чтобы создать некое эстетическое алиби, оправдаться за бесцеремонные жанровые передергивания. Впрочем, я тут ради красного словца соврал, ибо передергиваний как раз нет, в смене жанров усматривается своя достаточно ясная закономерность, и чтобы подробней в этом разобраться, стоит, наверное, коротко описать фабулу. Итак, если не считать нескольких прологов, из которых один философский, другой романтический, а третей как бы аллегорический (муж? жена? исследования насекомых, «ты не думай, он не мертвенький»), то дальше все развивается как классический детектив: происшествие в метро — кто-то как-то забросил на люстру нечто кровоточащее. Следственная группа выясняет, что кровь искусственная, но есть и настоящая, с мутированными лейкоцитами. Задана интрига.

Затем — новые происшествия, новые загадки и наконец — убийство машинистов. Кто-то неуловимый хозяйничает в московской подземке, и чем более радикальные меры принимают власти, тем больше могущества обнаруживает неизвестный подземный враг, который позже станет именоваться «системой» и по мере саспенса все наглядней раскрывать свою инфернальную природу.

Если пытаться в двух словах определить основной повествовательный принцип фильма, то точнее всего это прозвучит как «вытеснение логики». По мере того, как неизвестный убийца машинистов сначала деперсонифицируется, потом теряет человеческую природу и, наконец, даже просто свое место в фабуле фильма, так же и повествовательная интонация, заданная по правилам детектива, позже приобретает звучание фильма ужасов, фантастического триллера и абсурдистской басни, постепенно сменяющих друг друга.

Впрочем, зычное «жили-были», присущее басне, по ходу фильма не отменяется и звучит вплоть до самого конца (в том смысле, что романтический пафос детектива то и дело вспыхивает среди прочей эстетической мишуры, загадочное расследование мерцает в диалогах даже тогда, когда оно теряет всякий смысл, ибо всем уже ясно, что следственная логика мало-помалу растворилась в мистической кислоте). Происходит то, что в компьютерных заставках к фильму обозначено --">