Анатолий Григорьевич Москвин - О пользе бесполезных путешествий

исследователи, скажем, тот же П. Костеллоу, полагают, что рукопись «Научного путешествия» относится именно к 1899 году, о чем свидетельствуют и ссылки на изобретение радио и на работы итальянца Маркони (к тому же году относятся открытия француза Бранли в данной области). К 1914 году, замечает исследователь, радиотехника так далеко шагнула вперед, что не было никакого смысла приписывать примитивным и устаревшим устройствам столь большую роль в освобождении пленников^[3].

Здесь, пожалуй, стоит сказать, что распространенное представление о Жюле Верне как о провидце и провозвестнике революционных технических идей не всегда соответствует действительности. В данном случае, например, использование инженером Камаре радиоволн совершенно не учитывает поглощения энергии. По этому поводу Алэн Бюйсин, один из современных исследователей верновской технической мысли, скептически замечает: «Верновские машины — в сущности, игрушки. Очарование, вызываемое ими, обычно не относится к тому, что называется научной фантастикой. Ибо тогдашняя наука часто значительно опережала Ж. Верна, который… проектировал, применял, переставлял и обобщал уже достаточно устаревшие открытия. Прежде всего речь идет о машинах как привилегированных объектах для вложения фантастического содержания. Их относительная техническая простота нисколько не уменьшает их воображаемой мощности…»^[4].

В подобных утверждениях, видимо, содержится большая доля правды, но в истории Киллера и Камаре прогноз великого фантаста (пусть даже передаваемый в интерпретации сына) направлен не на технические тонкости. Здесь с полной силой проявляется гуманистическая направленность всего творчества писателя: оружие массового поражения в руках злодея или маньяка представляет опасность для очень многих людей, если не для всего человечества. История XX века дает тому, к сожалению, слишком много примеров.

И в связи с этим непреходящая ценность романа о приключениях Барсака и его спутников состоит прежде всего в том, что автор одним из первых в эпоху высокоразвитой технической цивилизации поднимает вопрос об ответственности ученого перед обществом. Жюль Верн считал, что, поскольку добро и зло в одинаковой мере действуют на душу человека, это может привести к страшной реальности: наука окажется на службе наихудшего из зол^[5]. Когда ни совесть, ни чувство меры больше не сдерживают ученого, его талант может стать губительным для людей.

Пессимистические рассуждения на эту тему постоянно появляются в поздних верновских романах. По выражению М. Сорьяно, «романическое поле было наводнено интенсивным чувством виновности»^[6]. Один и тот же образ неотвязно тревожит воображение писателя, образ человека, стиснутого двумя отражениями себя самого — героя, сначала уважаемого, но потом покрытого позором волей обстоятельств, и мошенника, ответственного за зло, но находящего способ укрыться этими обстоятельствами^[7].

Беспринципный ученый, человек, исповедующий веру в «чистую» науку, исследователь, лишенный совести, легко может оказаться в стане мошенников. И Жюль Верн бьет тревогу. По словам его внука Жана, главная мысль романа сводится к простому и ясному утверждению: «Научный прогресс нужен человечеству лишь в том случае, если он идет в ногу с прогрессом нравственности»^[8].

Ответственен ли изобретатель за судьбу своего детища? Хотя бы морально? В тех случаях, когда его изобретение используется во вред человеку и человечеству? Уже в конце XIX столетия «вполне правомерно было высказать опасение за судьбы новых научных достижений и, перефразируя слова капитана Немо о том, что земле нужны не новые континенты, а новые люди, задаться вопросом: а не лучше ли роду человеческому идти по пути совершенствования своей нравственности, своих чувств, своей души, чем добиваться новых научных открытий?»^[9] Собственно говоря, в реальном мире на рубеже веков уже началась нравственная переоценка научных открытий.

Изобретатель динамита Альфред Нобель завещал свое состояние на премии выдающимся ученым и литераторам, а одной из этих наград стала международная премия мира. А. Б. Нобель умер в 1896 году, так что верновская постановка вопроса явилась, в сущности, уже не прогнозом, а констатацией возникшей тенденции. Великий писатель, вынужденный доживать свои дни в провинциальном Амьене, чутко уловил зарождающееся направление умов, --">