In Umbra: Демонология как семиотическая система. Выпуск 6

горстка образованных людей…
И все же даже самое беглое знакомство с созданными в альпийском регионе текстами, в той или иной степени затрагивающими проблему шабаша, показывает, что развитие данного
концепта шло вовсе не так линейно. «Народный» элемент в подобных описаниях не только присутствовал – во многом именно
он становился в них главным, структурообразующим. И касалось
это не только простых обывателей, но и юристов, судебных чиновников и первых демонологов.
В «народном» образе шабаша ярче всего проявлялось, безусловно, его восприятие как пра зд н и к а 7. И хотя для судей собрания
ведьм и колдунов сами по себе оставались совершенно неприемлемым и противным религии фактом, обвиняемые практически всегда
5
6

7

Cм., например, [Ostorero 1995: 169–182; Strobino 1996: 73–90; Maier,
Ostorero, Utz Tremp 1997].
Такой подход свойственен не только швейцарской историографии
[Paravy 1981; Paravy 1993; Schweizerische Zeitschrift für Geschichte
2002].
Подробнее о возникновении и развитии именно такой концепции
шабаша, получившей распространение не только в альпийском регионе, но и в других странах Западной, а также Центральной и Восточной Европы, см. [Тогоева 2007].
11

О. И. Тогоева

(за очень редкими исключениями8) описывали их как с ча с тл ивые
моменты – как встречи, на которых происходило все то, чего они
были лишены в своей обычной жизни, где исполнялись их заветные желания, где царили веселье и вседозволенность.
Подобное отношение к шабашу проявлялось уже в терминологии, которую использовали обвиняемые. Так, на процессе 1448 г.
в Вевё Жаке Дюрье называл сборище своих сообщников «пирушкой» (comestio) и заявлял, что «там можно отлично повеселиться»9.
Немецкий хронист Ганс Фрюнд, чьи краткие заметки о ведовских
процессах, имевших место в диоцезе Сиона в 1430-е гг., принято
считать самым ранним средневековым демонологическим сочинением [Ammann-Doubliez 1999: 90–93], передавал признания местных жителей, рассказывавших на допросах о том, как они «хорошо
проводили время» на еженедельных собраниях в чужих винных
погребах, куда попадали совершенно беспрепятственно и без ведома хозяев10. Тот же Фрюнд упоминал и о причинах, побуждавших
сионских ведьм и колдунов к регулярному посещению шабаша: все
они надеялись, что личная встреча с дьяволом и его демонами поможет им достичь богатства и могущества, а также заставить страдать
их врагов11.
8

9
10
11

Иллюстрацией здесь может служить история Эймоне Можета из Эпесса, арестованного по подозрению в колдовстве в 1438 г. На допросе
он поведал своим судьям, что на шабаш попал совершенно случайно,
вернее, по настоянию своего отца, давнего и верного члена секты. Сам
Эймоне полностью раскаивался в содеянном, особенно упирая на то,
что действовал по принуждению. Этим раскаянием, в частности, объясняется относительно мягкий приговор (пожизненное тюремное заключение вместо смертной казни), а также – крайне негативный образ
шабаша, созданный Эймоне [L’imaginaire du sabbat 1999: 339–353].
Et fuerunt presentes in comestione… Nos erimus bene recepti isto sero
[Ostorero 1995: 208, 224].
Und kamen denn zesamen in der lúten kellre, da der beste win inne waz; da lepten
sy dann wol und furen aber dann, dar sy wolten [L’imaginaire du sabbat 1999: 34].
So versuocht er den moenschen und git inen ze verstân, er welle sy ir sÿ rich
machen, gewaltig und dabÿ kúnstenrich und das sÿ ir selbs schaden moegen
12

Шабаш ведьм: ранние образы и их возможные прототипы

Любопытно, что и сам термин «шабаш», который возник уже
в XV в., возможно, тоже отчасти восходил к понятию «праздник». Жан-Патрис Буде указал в свое время на существование
специфического выражения sabbativis noctibus, использованное два
раза в синодальных статутах епископа Сен-Мало в 1434 г. Французский историк полагал, что речь в данном случае шла о «веселых праздничных бдениях», происходивших обычно в церквах
в ночь с субботы на воскресенье [Aux sources du sabbat 2002: 161].
Таким образом, мы можем выдвинуть гипотезу о возможном заимствовании понятия «шабаш» из церковной практики и его
последующем использовании в практике демонологической12 .
Сходство между sabbativis noctibus и встречами ведьм и колдунов проявлялось прежде всего во времени их проведения. В материалах судебных дел, происходящих из альпийского региона,
обычно упоминалась либо ночь с понедельника на вторник,
либо – что встречается в наших текстах значительно чаще и что
впоследствии превратилось в устойчивый демонологический
топос, характерный для всех стран Западной Европы, – ночь
с четверга на пятницу13. Иными словами, собрания членов --">