Кузьма Сергеевич Петров-Водкин - О «Мире искусства»

желчностью хотела задеть Александра Николаевича, то обычно ушатами этой желчи поливались мои полотна. Вот тебе, Бенуа, получай, — сквозило в этих упражнениях.

На «Салоне» я познакомился с центральными фигурами «Мира искусства» и был ими тепло и участливо принят.

В чем обаяние Дягилева, Бенуа, Сомова, Бакста и ближайших к ним людей?

На рубежах исторических переломов возникают такие созвездия человеческих групп.

Они знают многое ценное за их спинами и несут собой эти ценности прошлого. Из пыли истории они умеют извлекать вещи, оживлять их и давать им близкое современное значение.

Они знают неизбежность конца доживаемой ими эпохи, поэтому у них острота романтического скепсиса, волнующая элегичность их настроений. Они — это предреволюционные романтики.

История петербургского периода воскрешена «Миром искусства».

Оживлен Петр, бродящий городом Невы. «Медный всадник», «Пиковая дама» в иллюстрациях А. Бенуа до ощупи дают Петербург Пушкина. А.П. Остроумовой, Яремичем оценены, оживлены и поднесены зрителю арки, колонны, завитки решеток Петербурга.

И по усадьбам и городкам страны проснулись, отряхнулись от пыли прекрасные всхожести.

В парках подымаются жеманные тени Сомова, чувственная Пряность этих дам и юношей вторгается в современность.

Мудрый ядовитый эстет Бакст выкапывает «античные ужасы», раздевает и одевает современность плотоядными шелками Востока.

Добужинский со свойственной ему нежностью умиляет нас простотой и детскостью провинции.

С.П. Дягилев, организующий эстетику, оперирует этим материалом — ахает Европу дикими плясками скифов, трагическими звуками Мусоргского; дирижирует, советуется и командует в плеяде «Мира искусства». Есть ли все это ретроспективность и только?

Нет! Прошлое здесь лишь для того, чтоб от него рикошетом возникло современное.

Жутко, затхло от несегодняшнего дня, но извольте перечувствовать: подходим к точке; свои…сегодняшние горизонты темны, милостивые граждане, — так мыслил я для «Мира искусства».

Удаляясь по спирали и радиусам от Ядра, возникают «балаганчики», «привалы», «бродячие собаки», стилевая мистика, декадентство, безвкусица и пошлость.

Читая с огорчением посмертный дневник Блока, ужасаешься, какими пустотой и мещанством наказывались даже такие, как Блок, когда они теряли платформу эстетического равновесия «Мира искусства». «Вкус и Мера Вещей» — лозунг Ядра. Все «слишком выраженное» им отметается.

Искусство не поучает, не философствует — оно радует. Как бархатные блузы и длинные волосы не означают еще художника, так «запросы» и «переживания» не характеризуют подлинного искусства. Бывало, приходили к «Миру искусства» некие личности с «трагедиями исканий», но их надрывный голос, жесты для них же самих вдруг оказывались столь шутовскими, что они стыдно смолкали, и случалось это от сдержанной улыбки Кости Сомова, нетерпимого ко всему, что вне круга его друзей и близких.

Александр Николаевич Бенуа был центром второго «Мира искусства». Его «Художественные письма» были установками на данное явление в области искусства.

С этими «письмами» в руках обходили посетители данную выставку. Сказанное Бенуа утверждалось и принималось паломниками. Таков был его авторитет. Сколько работал Бенуа и пером, и кистью, и в театра! Каждый день вы могли видеть у Александра Николаевича новые эскизы, проекты — и это наряду с огромной работой по «Истории живописи всех времен и народов». Казалось бы, весь высыпался он в этой занятости. Нет, он тончайший собеседник, он развернет перед вами патриархальную древность, он коснется близкого, случившегося сегодня, и тут и там вас обласкивает, я бы сказал, эстетикой проверяемого мироздания. Обаятельный был Александр Николаевич, когда он этого хотел. Но этот баловень жизни, домашнего уюта становился неузнаваем, когда его хотя бы случайно погладили против шерстки.

Леон Бакст в войлочного цвета парике, в ватном цилиндре, в ярком галстучке воспламенялся выдающимися оригинальностями на выставке.

— Шуга, Шуга, это погазительный художник (Бакст не выговаривал «р»), а ты о нем ни строчки… Какая линия, нет, ты посмотри. C'est charmant quelle ligne. — Бенуа тащим был Бакстом к холсту, о котором шла речь, и перед картиной происходила дружеская дискуссия, соблазнительная для обступивших посетителей.

Разговор был тонко инструментован: «Слышите, — шептали около, — Бакст --">