Диана Муталибова - Когда мечтатель проснулся, или Маленький император, с которым я рос

двоюродный брат Алимурад. Мы с ним были похожи – оба жили в своем выдуманном мире и были слабы перед реальным миром. Я был ненамного старше него, всего на пять месяцев. Алимурад был сыном моей тети Раисат. Женщина она была неприятная, резкая и грубая, любила оскорблять мою маму, но о родственниках либо хорошо, либо никак.

Мне всегда казалось, что больше всех на дедушку Алихана была похожа именно тетя Раисат. Старик всегда был грубым и угрюмым в своем поведении, ни один из его внуков без острой надобности к нему близко не подходил.

Наша семья всегда была сдержана в выражении чувств друг к другу. Меня и Алимурада, всегда отправляли звать дедушку к столу. Взявшись за руки, мы в страхе шли на второй этаж и тихо стучали в дверь кабинета дедушки.

– Что вам? – голос дедушки был низким и прокуренным. На любые наши вопросы он отвечал резко. Может ему нравилось держать нас в таком напряжении или он не понимал, как мы его боимся.

– Дедушка, все ждут тебя внизу, – говорил тихо, словно мышь, пока мой боевой товарищ прятался за спиной.

– Передайте своей бабушке, чтобы не доставала. Скоро спущусь, – не отрывая взгляда от своей писанины бурчал дед.

Доставать его могла только бабушка, полная противоположность деда. Рядом с ней я всегда попадал в другой мир, где тебя любят за то, что ты есть. Она была абсолютно светлым и теплым человеком, который, несмотря на окружающих ее людей, не пропускал внутрь себя ни злости, ни ненависти.

Она умерла, когда мне было 15 лет, – возраст осознанной оценки человечности. Яркости ее образу в моем сознании придавал и ее партнер – в сравнении с дедушкой, она была святой.

Страх, который я испытывал, открывая дверь кабинета отца, был в разы сильнее, чем тогда перед дверью дедушки. Я прошел почти всю комнату и встал напротив его стола. Тимур, так звали моего отца, был из людей любящих, чтобы вся мебель в комнате была по стенам, оставляя центр комнаты для чего-то особенного – неизвестного. Отец не спешил отвлекаться от своего занятия.

– Почему эти мерзавцы избили тебя? – после нескольких минут молчания решил прервать тишину отец.

– Я не виноват, – в жалком желании оправдаться ответил я отцу.

– Я не спрашивал, виноват ты или нет. Почему они тебе избили? – тон его голоса стал жестче.

Он всегда так делал: сначала отчитывал меня с напускным равнодушием, но стоило мне открыть рот, вопрос тут же повторялся, но уже в грубой форме.

Услышав, как он кричит, я сорвался и дальше уже рыдая, доложил отцу все.

– Они издеваются надо мной в школе. Подходят и пристают во время перемены. Я ничего не делаю, честно. Я не вру. Я не виноват, – в слезах и соплях заверял отца.

– Виноват! Виноват, что позволяешь так относиться к себе! – кричал отец, я весь съежился и искал слова, чтобы оправдаться.

– Их вон сколько было, а я один! – ответил я голосом, полным жалости к себе.

– Почему мне не сказал, что тебя задирают? – снизив тон, спросил он.

– Боялся, что узнав, ты поругаешь меня, что сдачи не давал, – всхлипывая, продолжал я эту беседу.

– А почему ты не дал им сдачи? – уже спокойным голосом спросил он.

– Ну, пап, их вон сколько, а я один! – говорил я, пытаясь надавить на его жалость.

– Если бы тебя сегодня так сильно не избили, и дальше продолжил бы молчать и терпеть? – спросил он.

– Я не знаю – с опущенной головой ответил я.

– Мне трусливый сын не нужен! Завтра же дашь им всем сдачи! Иначе пеняй на себя. Марш за уроки теперь! – бросил мне отец, возвращаясь к своим бумагам.

Он сразу изменился в лице. Его взгляд всегда был серьезным и тяжелым. Веселится он не умел, в шумных компаниях он из себя давил улыбку, которая тут же исчезала. Он был максимально сдержан в проявлении теплых чувств. Сдержанной и строгой была его внешность. Высокий рост, вечная худоба, темные волосы, карие глаза и острые черты лица. Несмотря на это, его внешность нельзя было называть типично-дагестанской, было в нем что-то иноземное. Внешне я был практически полностью похож на него, за исключением глаз, они были мамиными.

Выйти из его кабинета легко отделавшись для меня было счастьем, а осознание всей тяжести миссии, которую он взвалил на меня, ко мне пришло ночью.

Я плохо спал всю ночь, думал, как именно буду бить своих обидчиков. В том, что их побью, сомнений не было, есть приказ – но мне не сказали, как этот приказ исполнить. От этого я переживал. По дороге в школу на следующий день, отец напомнил мне о предстоящей миссии.

В школе --">