Мишель Пейвер - Клятвопреступник

обратно в Лес, — сказал Бейл, не глядя ему в глаза, — я попрошу Ренн остаться здесь. Со мной. Я хочу знать, что ты думаешь об этом.

Торак застыл на месте.

— Торак?

Торак бросил лопух в костер и смотрел, как языки пламени вокруг него стали фиолетовыми. Он чувствовал себя так, будто неожиданно оказался на краю обрыва, не подозревая, что он уже там.

— Ренн вольна поступать так, как ей хочется, — наконец вымолвил он.

— А ты? Что ты думаешь?

Торак поднялся. От злости его кожу покалывало, а сердце неприятно колотилось в груди. Он посмотрел на сидящего Бейла, который был красивее, старше, у которого было племя. Он понимал, что, если останется, между ними будет драка и на этот раз все будет по-настоящему.

— Я ухожу, — сказал он.

— Обратно в стоянку? — спросил Бейл с наигранным спокойствием.

— Нет.

— Тогда куда?

— Просто ухожу.

— А как же дозор?

— Иди один.

— Торак, не нужно…

— Я сказал, иди один!

— Ладно. Ладно. — Бейл отвернулся к огню.

Торак развернулся и бросился к своей лодке.

Он направился на северное побережье, прочь от Залива Тюленей. Злость ушла, оставив после себя холодное, неясное смущение. Ему необходим был Волк. Но Волк был далеко.

Он заметил другой заливчик и повернул туда. Затащил лодку в редколесье на пологом склоне, желая ощутить запах березы и рябины, пусть даже они были низкорослые и пропитанные солью, совсем не как в Лесу. Он не мог вернуться в Залив Тюленей, по крайней мере сегодня. Он останется здесь.

Сумки и спального мешка у него не было, но, став изгнанником, он всегда носил с собой все необходимое, куда бы ни отправился: топор, нож и трутницу. Перевернув лодку и подперев ее кольями, подобранными на берегу, он с обеих сторон обложил ее ветками и прошлогодними листами папоротника, чтобы превратить ее в укрытие. Затем он развел костер из плавуна и возвел позади стенку из камней, чтобы она отражала тепло. Вокруг было достаточно сухого папоротника и водорослей для подстилки, и в его куртке из оленьей шкуры и штанах ему будет достаточно тепло. Если нет, что ж, ничего.

Ночь была ясной, самый конец Месяца Березового Сока — в племени Тюленя его звали Месяц Прохода Трески, — и от мелководья доносился плеск одинокого кусочка льда, что бился о камни. В стороне от огня Рип и Рек спали, нахохлившись, вместе в развилке рябины, спрятав клювы под крыло.

Торак лежал и смотрел на языки пламени. Прошло девять месяцев с тех пор, как он был изгнанником, но ему все еще было в диковинку лежать на открытой местности и не скрывать своего костра от посторонних глаз.

Он должен вернуться.

Но он не мог смотреть в глаза Бейлу. Или Фин-Кединну. Или Ренн.

Запахнувшись поплотнее в парку, он почувствовал, как что-то впивается ему в бок. Это была ложка Бейла — должно быть, он заткнул ее себе за пояс перед тем, как уйти. Он повертел ее в руках. Ложка была аккуратно сделана, сухожилия намотаны туго, свободные концы плотно подоткнуты за края.

Он глубоко вздохнул. Утром он пойдет обратно и извинится. Бейл все поймет. Он всегда понимал и никогда не обижался.

Спалось Тораку плохо. Во сне он слышал, как кричит сова, и Ренн говорила ему что-то, чего он не понимал.

Где-то после полуночи он проснулся. Это было время безлуния, когда луну проглатывал небесный медведь, и лишь мерцающий свет звезд качался на спокойных волнах Моря. Ему нужно было собираться, повернуть к Заливу Тюленей, забраться на Утес, найти Бейла.

Усталый и невыспавшийся, он разобрал свое укрытие и залил костер водой. Рип и Рек неохотно размяли крылья и взъерошили перья на голове, выражая тем самым свое недовольство столь ранним подъемом. Но когда Торак понес лодку к мелководью и отплыл, позади он услышал мощные, мерные взмахи вороньих крыльев.

На востоке солнце алой чертой разделило Море и небо, но Залив Тюленей был погружен во тьму, и лишь Утес вырисовывался на фоне звезд. Чайки еще спали, да и в убежищах из тюленьих шкур было тихо. Только шум водопада нарушал это безмолвие, и вкрадчивый плеск набегавших волн Моря, да поскрипывание соленой трески на жердях.

Торак пристал к берегу на северной оконечности залива. Под ногами его хрустели ракушки, и он вдыхал горький резкий запах еще тлевших костров. С жердей за ним наблюдали мертвые, покрытые кристалликами соли глаза трески.

Рек нетерпеливо каркнула, она заметила стервятника, и оба ворона полетели к камням у подножия Утеса.

Было --">