Валерий Иванов - Портрет «Незнакомка»

картина была обозначена собирателем произведений как «Девушка и кошка» и появилась на стенах галереи. Однако через пару дней была снята. Как пояснял об этом сам Павел Третьяков, из-за отсутствия сочетания ряда коллекции.

***

К одиннадцати утра в кабинете начальника СибУЛОНа 23 марта 1932 года было сильно задымлено от постоянно менявшихся одна за другой сигарет, Чунтонов, огорченный отказом лично побывать в Москве, в последнее время старался все сменить свою позицию и любым способом доказывать свою непричастность к бездеятельному отношению партии. Его не случайно назначили начальником лагеря, понизив в должности. Дверь открыли. Внутрь его кабинета зашла девушка двадцати трех лет, так же сосланная по той же статье, что и София Михайловна Крамская-Юнкер, обвиненная в контрреволюционной пропаганде.

– Гражданин начальник, вызывали? – робко спросила она.

Чунтонов не спешил отрываться от бумаг, в которых что-то писал. Наконец он поднял лицо.

– Скороходова? Я же просил Крамскую зайти, – удивился он.

– Не может она, гражданин начальник, прихватило женушку, – пояснила с умиленным взглядом ссыльная.

– Что опять?! Эх… – Чунтонов снял фуражку, пригладил волосы, вновь водрузил головной убор.

– Тогда передай ей, чтобы готовилась к выезду в Ленинград, – Чунтонов, словно что-то ища на столе, поднял взгляд на женщину, – домой поедет…

Он снова вытащил из столового шкафчика сигарету и закурил.

– Ой! Неужели… – девушка хотела прославить небеса, но опасалась упомянуть о религиозной вере. – Батюшки, неужели, Михаил Митрофанович… – назвала она по имени начальника и тут же осеклась, поняв, что перешла грань субординации положения. Чунтонов пристально посмотрел не нее.

– Давай, давай, Скороходова, поживей, – поторопил ее мужчина в форме.

Весть о том, что художницу должны освободить, обошла оба барака. Скороходова бегала в госпиталь, находила нужные лекарства, снова возвращалась на зону, чем могла помогала своей учительнице и подруге Софии Ивановне. Через неделю после отъезда Софии Ивановны к ее попечительнице применили высшую меру наказания. Это дело было недолго соорудить, кто-то из завистников обвинил ее в хищении необходимых медикаментов, а Крамская в это время уже была у себя на родине.

София Ивановна Крамская-Юнкер к полудню уже переступала порог дома, где продолжал снимать квартиру ее брат, на биржевой линии, работавший в то время в министерстве финансов департамента железнодорожных дел. Ему разрешили остаться в своей квартире, но одна из комнат была занята другой семьей, старший брат Николай съехал отсюда еще в 1910 году. Здесь все изменилось. Были сменены обои во всех комнатах, по коридору пробежал чей-то маленький мальчик, остановившись, рассматривая пожилую женщину. Девушка, одна из сожительниц квартиры, которая открыла дверь художнице, поправила вошедший в моду повязанный, как шляпка, платок со связанными уголками назад и вышла из квартиры. Софья Николаевна, окликнутая девицей, женой брата, удивленным взглядом всматривалась в лицо золовки. Из комнаты появился мужчина шестидесяти лет.

– Софья?! – произнес Анатолий.

София Ивановна, взглянув на брата, едва разрешила отодвинуть уголок губ, улыбка не получалась. Она еще до сих пор сознанием была еще там, в лагере. Домашний запах вместо прокуренных и тухлых стен бараков ударил в голову.

– Толя, что с ней?! – брат с сестрой не успели признать друг друга.

За два года отсутствия сестры за делами Анатолий практически не замечал, что Софии нет. В то время, что Крамская отбывала в местах далеких, ее квартира стала занята другими квартирантами, и ей пришлось вернуться в место ее детства и отрочества.

Обессилено спадающей женщине в прихожей, приведя в чувство, родственники помогли перебраться на стул, принесенный маленьким мальчиком. Жена брата попросила его. Придя в чувство, София Ивановна объяснила, что ее направили сюда жить. За ее здоровьем необходимо было наблюдение, но и она обещала помогать жильцам.

К лету София Ивановна Крамская чувствовала себя лучше, старалась давать уроки по художеству маленьким ребятишкам, чем приводила в негодование жену Анатолия.

– Ну, Соня, – говорил он жене, – понимаешь, я не могу ее выпроводить, комитет заставляет содержать ее, пока она не вылечится, а там, когда все будет хорошо, ее поместят в лазарет для заключенных, – успокаивал он жену.

Шло время. За те дни, что шестидесятилетняя женщина --">