Александр Гервасьевич Лебеденко - Первая министерская (с иллюстрациями)

высоких, светлых местах городов Российской империи строили церкви. В шестидесятых годах прошлого века стали строить тюрьмы и остроги. Это после того, как Федор Петрович Гааз попытался усовестить самодержцев всероссийских, доказывая, что не только в средневековой яме можно держать врагов царя и царского порядка.

Цари российские послушались немца-филантропа, стали строить тюрьмы на солнцепеке и на ветру, но зато число их утроили.

В девяностых годах на лучших, сухих и светлых, местах стали строить гимназии.

Город Горбатов подходил к Днепру тремя высокими холмами. На одном из них стояла церковь, пятиглавая, в зеленой ограде из трех рядов персидской сирени, вишен и яблонь. На другом красовалось тяжелое кирпичное здание гимназии, и на третьем белели глухие, без окон, стены уездной тюрьмы.

По обочине тюремного холма зеленым полукругом шел чахлый и пыльный городской бульвар. На борту гимназического холма, подстриженный и аккуратный, кокетливо раскинулся директорский сад, безлюдный, но зато весь в клумбах и штабелях винограда. Две зеленые стены ветвями серебристых тополей, кленов и ясеней тянулись друг к другу.

Между ними, замощенная корявым булыжником, сбегала к реке широкая улица. С вокзала на пристань и с пристани на вокзал день и ночь грохотали по мостовой нескладные грабарки, груженные лесом, мукой, кожей и гвоздями.

Внизу, у подножия трех холмов, раскинулся Старый город. Среди крепко пахнувших смоляным запахом дровяных дворов и лесопильных заводов — по углам — крошечные лавочки-бакалейки, пивнухи, чайные, бильярдные, просторные молитвенные дома, приземистые дешевые гостиницы, постоялые дворы с клочком сена на шесте, столярные мастерские, пивоваренные заводы и мазаные халупы легкой постройки.

Наверху шли распланированные под шахматную доску улицы Нового города. Маленькие домики с деревянной крышей и мазаными стенами прятались в густых садах. А поближе к собору все чаще поднимались кирпичные особняки и доходные дома развивающегося торгового города, который на всю необъятную Россию поставлял грабарей — подрядчиков земляных работ, специализировавшихся по строительству железных дорог.

По утрам со всего Нового города шли к гимназической улице малыши со стрижеными затылками, подростки с книгами под мышкой и фуражками набекрень и готовые вступить в жизнь юноши с парой книг за бортом шинели и с подпирающими шею бумажными воротничками.

Мрачное здание гимназии всех принимало в полутемные, голые коридоры и беленые классы для того, чтобы еще более буйной ватагой выпустить к трем часам на улицу.

У Костровых ходят в гимназию пятиклассник ^[1] Андрей и четвероклассница Лида.

Семилетний Сергей провожает брата и сестру барабанным боем и хвастает няне, что он тоже завтра пойдет в школу. Он помогает барабану криками, топочет ножками, но няня указывает ему на открытую в кабинет отца дверь, и он испуганно замолкает.

Член местного окружного суда, коллежский советник ^[2] Мартын Федорович Костров, уже с шести утра занимается в своем кабинете. В этой обширной низкой комнате всегда темно и зелено от небольших окон, которые на три четверти закрыты тяжелыми гобеленовыми занавесями, а на четверть — близко качающимися ветвями акаций. Перо Мартына Федоровича проворно бегает по листам бумаги, а левая рука совершает регулярные движения от полных красных губ до тяжелой бронзовой пепельницы. Лицо Мартына Федоровича непроницаемо. Этому способствуют большие очки с дымчатыми, почти черными стеклами, забравший все тело в тиски вицмундир с витыми, фальшивого золота эполетами и накладными пуговицами, на которых изображена корона и внушительное слово «закон».

У дверей, ведущих из столовой в кабинет, стоят экономка Матильда Германовна, Андрей и Лидия. Матильде Германовне нужно получить от коллежского советника пять рублей на базар, а Андрею и Лидии — по гривеннику на завтрак.

Уже без двадцати девять. Андрей нервничает. Сергей получил исподтишка по затылку и хнычет в детской. Лида хихикает вполголоса — ей ничего, ей, близко, и у нее всегда есть деньги, а ведь ему, Андрею, надо идти восемь кварталов. Но Матильда Германовна ни за что не хочет войти первая.

Андрей грубо хватает экономку за рукав.

— Идите вы, вам нужнее!

Матильда Германовна делает независимое лицо и, освободившись, отходит к буфету. Она деловито роется в тарелках и соусниках.

Андрей неслышно, но --">