Михаил Григорьевич Львовский - «В моей смерти прошу винить Клаву К.»

нужным сказать, ради чего и пришёл сюда.

— Он мне сказал, что любит Таню. Но что не имеет права, пока у него нет твёрдых взглядов и вкусов…

— Заткнись, — оборвал меня папа. — Этого ещё недоставало! Кстати, я за свою жизнь неоднократно менял и вкусы и взгляды. И ещё, наверно, придётся не раз…

— А что он ещё сказал? — спросила Таня, которой, наверное, не понравилось, что папа заткнул мне рот на самом интересном месте.

— Про взгляды?

— Нет, про… первое…

— Что без тебя жить не может.

— Без вас, — поправил меня отец.

— Врёт, — убеждённо сказала Таня.

Серёжу выписали из больницы. Опираясь на свою палку, он ковылял по всем этажам, чтобы найти меня. Но я спряталась в лоджии и дымила «Шипкой» до тех пор, пока не увидела, как Серёжа, Павел Афанасьевич, Маргарита Петровна и Шурик скрылись за машинами «Скорой помощи», как всегда стоявшими у больничных ворот.

В этот день я ходила с мокрыми глазами, и доктор Корнильев остановил меня:

— Таня, вы врач, вам нельзя нюни распускать. И тем более курить в укромных уголках, отравляя себя канцерогенными веществами.

Он пытался рассмешить меня.

— Я санитарка, — ответила я, — а санитаркам сам бог велел.

— Нет, вы прирождённый врачеватель, — упорствовал Корнильев. — Поступите через год в институт, и мы станем коллегами. А ваша музыка будет всегда с вами. Куда она денется?

Я тоже решила шутить:

— Но любимому делу надо посвящать себя целиком, отдавать ему всю жизнь!

— Враки, — перебил меня отец Лаврика, и мне показалось, что он сказал это серьёзно.

— Но все великие люди об этом писали.

— А по-моему, излишняя целеустремлённость иногда очень вредна. И для себя и для окружающих. Например, у Пушкина Сальери гораздо целеустремлённее Моцарта.

— Хорошо, — решила я сразить доктора. — Я стану профессиональной певицей, а моим хобби будет хирургия. В часы досуга сделаю вам резекцию желудка, если не спутаю его с чем-нибудь другим.

— Наповал! — развёл доктор руками. — Но учтите: всё это не так просто. В последнее время я больше предполагаю, чем утверждаю. В некоторых вопросах мы как дети, блуждающие в темноте.

— В густой метели, — сказала я.

— Или в тумане, — продолжал доктор. Ему ведь было всё равно.

— Как же быть? — спросила я.

Корнильев закончил разговор но своему обыкновению:

— Жить и радоваться!

При этом он пожал плечами, чего обычно не делал…

В один из первых весенних вечеров, возвращаясь после дежурства, я увидела возле своего дома Серёжу. Он был уже без палки. Я замедлила шаги, и Серёжа пошёл мне навстречу.

— Я люблю тебя, Таня! — сказал он.

— Так не бывает, — ответила я и, прошмыгнув мимо него, открыла калитку.

— Бывает, — сказал Серёжа.

Калитка захлопнулась за мной, и я крикнула:

— Ты всю жизнь будешь любить Клаву!

— Так не бывает! — услышала я его голос, в котором звучало отчаяние.

— Бывает! — крикнула я.

Мне тоже было несладко.

1976 г.

--">