Анатолий Иванович Мошковский - Нарты на сопке

за нее десяток оленей и три песцовые шкурки. Всех перепил и перепел на свадьбе, быстрее всех с закрытыми глазами нашел воткнутый в землю хорей, дальше всех бросил топор… И появились в его чуме свои дети. Учились они вставать на ножки, сосать сырое мясо, рвать морошку.

В это время пронеслась по всей тундре, от Каниного Носа до Полярного Урала, весть: к власти пришел народ. Отобрали у кулака Манзадея оленей, роздали батракам. Получил ненец сто голов и первым вступил в колхоз. Дали ему бригаду, учили на бумаге выводить каракули-буквы и читать мудреные значки на кусочках бумаги в картонных корочках. Ездил он на Сельскохозяйственную выставку в Москву, мягко ступали его пимы по брусчатке Красной площади, а потом за сотни километров приезжали в его чум ненцы послушать о великом городе, где не едят сырое мясо и не ездят на оленях, но любят людей тундры.

Росли его дети. Телились важенки, увеличивалось колхозное стадо. Появились в чумах печки, окна и радио, прорезались на лице его морщинки, бледнела кожа. Он стал покашливать, горбиться, хуже слышать и видеть…

Прилетали и улетали с юга лебеди и гуси, без отдыха катила в море свои воды Печора, распускались и опадали листья на карликовых ивах, приходило и уходило за сопки солнце, у детей рождались свои дети. И вот вчера утром сын позвал отца пить чай. Он вставал обычно очень рано, а на этот раз не встал. Сын потормошил его — напрасно…

Не век живет олень, быстро вянут травы, меркнут звезды и даже, говорят, солнце на небе не вечно…

Гроб из толстых досок медленно плывет по тундре. Не быстро, не тихо тянут олени нарты, на которых он стоит, крепко-накрепко прикрученный к копылам жилистыми руками его сына.

У Гусиного озера есть высокая сухая сопка. На ней виднеются пять крестов и порожние ненецкие нарты. На эту солку въехали упряжки.

С передней слез сын, достал из-под шкуры лопату, поплевал на руки и принялся копать могилу. Откинув капюшоны малиц, остальные стояли рядом и неподвижно смотрели, как углубляется яма.

Лопата выворачивала корни мелкого кустарника, дикого лука и вороники и с трудом лезла дальше. Потом пошел песок, белый и скрипучий, и лопата легко выворачивала его, и сын уже по колени стоял в могиле.

Внезапно посыпал снежок, сухой и холодный. Он сек лица, застревал в оленьей шерсти, цеплялся за траву и мох, падал на гроб, длинный, грубо сколоченный сыном ящик из лат. Потянул ветер, и озера сразу остекленели и мерцали за снежком, тусклые и далекие. Отсюда, с вершины сопки, смутно виднелись крошечные чумы стойбища с тоненькими лиловатыми дымками.

Сын уже стоял по пояс в могиле и беззвучно работал, выбрасывая наверх песок. Снег падал на его руки, сжимающие черенок лопаты, на лицо и спину. Потом ветер переменился, подул со стороны стойбища и донес длинный и разноголосый вой собак, привязанных к грузовым нартам.

Наконец сын положил в сторону лопату, оперся руками о край могилы и вылез из нее.

Осторожно, на веревках опустили в землю гроб и стали засыпать. Поплотней утоптали землю, чтоб никакой зверь — ни песец, ни волк, ни росомаха — не мог раскопать могилу. Насыпали сверху холмик и обложили его дерном.

Затем рядом с холмиком, как просил старик, поставили огромный крест — толстый кривоватый столб с перекладиной. Трое человек впряглись и по сырому мху подтащили нарты. Те самые нарты, на которых привезли его сюда.

Когда умирает моряк, на его могиле ставят якорь с цепью. Когда разбивается летчик, друзья ставят над ним авиационный винт. А когда умирает ненец, сыновья и внуки оставляют на его могиле нарты, на которых он тысячи раз объезжал стадо, мчался по кустам, топям, ручьям, стертые полозья которых менялись много раз.

На нартах можно ездить только по земле, и никакой крест не поможет уехать на них в рай. Но все же многие старые люди, умирая, просят, чтоб над ними поставили крест — так уж принято. Крест и нарты.

Будут мести метели и заносить нарты, будут весной журчать рядом ручьи и зацветать морошка. Нарты намокнут и разбухнут. Удивленно глянет на них случайно прибежавший сюда дикий олень, и сядет на головку их отдохнуть от долгого полета коричневый тундровый орел или мохноногий канюк с кривым клювом.

А по ночам задумчиво и тревожно будут смотреть на них с неба звезды. И невдалеке по речным долинам и сопкам будут с глухим стуком пробегать многотысячные стада оленей и проноситься нарты, стремительные нарты оленеводов, на которых всю --">