Станислав Тимофеевич Романовский - Семейный экипаж

Иллюстрация № 5" title="Книгаго, чтение книги «Семейный экипаж» [Картинка № 5]"> Орёл разглядывал мальчика, его чёрные-пречёрные глаза под округлыми бровями, загорелые, как в коричневых перчатках, ладони и белые плечи, алый рот, в котором не хватало половины зубов… В чёрных-пречёрных глазах жила Душа мальчика, таинственная и бесстрашная. Это орёл понял сразу, что Душа у мальчика бесстрашная, и не потому ли робел перед ним?

От орла пахло птичником, который давно не проветривали, и, слыша запах неопрятной от дряхлости птицы, мальчик вежливо чихнул, на что орёл несколько подался назад и пробормотал:

«Тъяф…»

И глаза у него стали закатываться от старости, уходить под веки, и мальчик, угадывая в нём Душу, таинственную, как у себя самого, только натруженную временем, попросил:

— Скажи ещё чего-нибудь.

Старый орёл подбоченился, выпятил грудь, всё ещё достаточно широкую, вскинул голову, а глаза от воспоминаний налились янтарным светом.

Самое время состояться беседе, но вдруг орёл взмахнул крыльями, и, превозмогая боль от резкого движения и почти теряя сознание от этой боли, он поднялся в воздух и полетел: ему почудилось, что по степи идёт человек с ружьём.

А мальчик постоял, подождал и, когда орёл пропал из виду, побежал вдоль такыра к саду. На бегу он наказывал себе: не забыть во всех подробностях рассказать дедушке про встречу с орлом.

Мальчик был родом из степного посёлка, куда в незапамятные времена девушка вывела с поля битвы раненого витязя. В этом посёлке, как повсюду на широкой нашей земле, в дружбе и согласии живут и работают русские, украинцы, казахи — дети разных народов. Посёлок этот зовут Адамовка. Одни говорят — по фамилии известного землемера. Другие — по имени Адам; в древних сказаниях — первый человек на земле…

Глава вторая ДЕДУШКА

Дедушка ходит по саду и, качая бритой головой, осматривает груши и яблони.

Вообще-то он не дедушка, а прапрадедушка, но так его никто не зовёт: очень длинно.

Запыхавшись, Нурлан спрашивает:

— Ты поесть не забыл?

— Чай пил, — отвечает дедушка, достаёт из кармана грушу, носовым платком протирает её до блеска и подаёт праправнуку.

— Начальники приходили, — говорит дедушка и надолго замолкает.

Нурлан рассматривает бело-золотую тяжёлую грушу, и ноздри его, раздуваясь, слышат её медовый, как на пасеке, запах. Груша эта прошлогодняя, и, пролежав зиму в соломе, в заветной дедушкиной спрятке, она вылежалась, выспалась, вытомилась и в яркости сохранила все соки степи и солнца, словно только что сорвана с райского дерева. Зажмурившись, мальчик вонзает зубы в сладостную мякоть и слышит несколько нетерпеливый голос дедушки:

— Начальники приходили.

— Большие начальники? — спрашивает Нурлан.

— Очень большие, — качает головой дедушка.

Нурлан съедает грушу и интересуется:

— Строгие начальники?

— Очень строгие, — уважительно говорит дедушка. — Начальники всегда строгие.

— О-о-о, — многозначительно тянет Нурлан в надежде, что у дедушки найдётся для него ещё одна груша.

— Начальники приходили и писали на бумаге, — рассказывает дедушка. — Они спрашивали меня: «Ольмэз-ага, будешь продавать народу груши и яблоки?»

«Не буду».

«Почему?»

«Я их буду отдавать бесплатно. Я старый человек и с собой в дорогу ничего не возьму».

«Почему не возьмёшь?»

«Там всё есть!

«Ладно ли ты делаешь, Ольмэз-ага? — шибко сердились начальники. — В гражданскую войну тебя ранило на Лысых горах, и ты не ушёл из окопов. Разве мы тебя не любим? У совхоза деньги есть, и ему не в убыток заплатить тебе за груши и яблоки».

Я говорю:

«Зачем мне деньги? У меня двое брюк и белья дне нары».

«Купишь телевизор!')

А я шибко не люблю, сыпок, когда люди ходят по степам и всё трещит… Ох, и строгие начальники!..

Дедушкина избушка в одно окошко обмазана глиной и побелена, как белое облачко посреди сада. Из нее дедушка наотрез отказался переехать в новые дома с удобствами и жалеет людей, которые не последовали его примеру и теперь вот «дышат газом».

И избушке душновато. Пол застелен узорными красно-коричневыми коврами, так что половиц нигде не видно.

Избушка дышит недавно протопленной печью и печевом. На предпечье лежит холщовая сумка; на ней вышиты три --">