Альфред Вельм - Пуговица, или серебряные часы с ключиком

сетей! Но для большого донного невода надо бы еще семнадцать саженей. Теперь он только и думает что о неводе; этой зимой он ведь хотел непременно его закончить.

Женщины, приставшие к нему, считают его чудаком, но не уходят. В беде своей они чувствуют: этому старику ведомо многое, что им сейчас так необходимо. А он идет и идет, вдруг остановится, ногой отгребет снег в сторонку — вот уже и костер пылает. И дрова-то совсем сырые.

4

В это же самое время в небольшом городке очутился совсем один мальчишка лет двенадцати.

Он сидел на фанерном чемоданчике, подперев ладонями голову, и смотрел на фуры и телеги, бесконечной вереницей тянувшиеся мимо него. Перед каждым подъемом крестьяне привставали на козлах и громко погоняли лошадей.

Как-то неожиданно он среди повозок и фур увидел карету. Увидел еще издали и подумал: «Это барон фон Ошкенат! И лошади светло-серой масти, как у него. Ах, если бы это был он!.. Если бы…» Но в карете оказался кто-то чужой. Да и лошади были не те, на каких выезжал барон фон Ошкенат. В карете сидели две немощные старушки, укутанные в черные овчинные полсти. На козлах — совсем незнакомый кучер. «А ведь я готов был пари держать, что это барон фон Ошкенат!» — подумал мальчишка.

Так он и просидел на одном месте до самого вечера. Потом поднялся, взял чемодан, подождал, когда можно будет перебежать дорогу, и перебежал.

Вечером по городку прошел слух. Появился он вместе с очередным обозом и поначалу вызвал немалый переполох. Теперь все уже успокоилось, однако люди были встревожены и раздражены.

Мальчишка, снова устроившись на своем чемоданчике, сидел и смотрел, как двое стариков рубили стул. Сперва спинку, потом ножки. Старики были совсем древние, лет по девяносто.

— Эй вы, огонь тут не разводите!

Но старики и слышать ничего не хотят — рубят себе и рубят.

Проходят солдаты:

— Улицу не загромождать! Дорогу освободить!

Но старики как ни в чем не бывало продолжают свое. Вот они поставили над огнем железную кровать с сеткой, и сразу же вокруг собрался народ. Кто со сковородкой, кто с кастрюлей. Мальчишка тоже поставил свою кружку на сетку. Пододвинул поближе к огню чемодан.

Он сидит и думает о том, что вот уже девять дней, как он не видит ни одного знакомого человека. Грустно и одиноко ему. Да и нет у него никого, кого ему хотелось бы сейчас увидеть. И городок этот совсем чужой. Но все равно уходить отсюда не хочется. Некоторое время мальчишка подумывал, не пойти ли ему со стариками. Вроде бы не злые они, да и нет с ними никого. Но потом решил, что уж очень они старые. Бог ты мой, до чего же они старые!

В толпе мальчишка приметил женщину, напомнившую ему кое-кого. На ней такой же платок и повязан так же. «А ты просто подойдешь и скажешь: пойду, мол, теперь с вами!» — решил он. Но тут же передумал: чересчур уж говорлива эта женщина и громко так разговаривает с крестьянами!..

Уже поздно, но городок как бы еще раз просыпается: подходит запоздавшая группа беженцев.

С высоких фур им кричат:

— Стойте, дальше не проедете!

В новой колонне одни женщины и дети. Ручные тележки, обвешанные узлами велосипеды. Во главе шагает старик. Высокий, худой. Спина сгорблена. На нем кошачья телогрейка, надетая поверх темно-зеленой куртки.

Закатное солнце окрасило все вокруг в желтый цвет.

Беженцы, уже устроившиеся на ночь, смотрят на старика. Кошачьи шкурки его телогрейки почти все черно-белые, но попадаются и тигровые и рыжие. Старик опускает палку на землю — лошади подаются назад.

— Эй ты, старый! — кричит кто-то у костра. — Говорят, русские в Циннелинкене?

— Раз говорят, стало быть, они там и есть.

— А вы что ж, сами тоже из Циннелинкена?

В ответ старик только качает головой.

Снова толпой овладевает тревога. И снова все взоры обращены на старика. Кто-то кричит:

— Как это он смеет утверждать, будто русские в Циннелинкене? Ни в жизнь им не дойти до Циннелинкена!

— Откуда ты взял, что они там?

Сначала старик не отвечает, но вдруг говорит:

— Солдат сказал.

— А сам-то он что ж, из Циннелинкена пришел?

Поднимается невообразимый шум. Никто никого не слушает. Разобрать ничего нельзя.

Старик пытается расчистить путь своим людям. Кто-то высказывает предположение, что, возможно, только русские танки через Циннелинкен прошли. Но старик, не обращая ни на кого внимания, продвигается все дальше и дальше. Некоторое время еще --">