Борис Семёнович Ицын - Подростки

приходилось. Город был наводнен казаками и солдатами.

На железной дороге рабочие все еще удерживали свои позиции. Работали только по 8 часов в день — это было введено по требованию стачечного комитета. Уволенный по решению того же комитета мастер Врублевский был неизвестно где.

Но вот слухи, один другого тревожнее, поползли по поселку. В Москве было подавлено восстание. Из Питера выехал карательный отряд.

Однажды, придя на работу, Валентин не застал ни Степана, ни Папулова.

«Арестовали, наверное», — подумал мальчик и побежал на квартиру к Антипову. Но Степан был дома. Он рвал какие-то бумаги и укладывал свои вещи в небольшой солдатский сундучок.

— Ты чего это? — изумленно спросил мальчик, останавливаясь на пороге.

— Уезжаю, брат. Пока… Комитет велел скрываться. Через несколько дней, друг Валентин, может быть поздно, — он подошел к мальчику, обнял за плечи и сел вместе с ним на жесткую постель.

— Такие вот дела, Кошельников! Расстаемся мы с тобой и, может, надолго. Я перестану быть Степаном Антиповым. Придется менять не только фамилию и имя, но и жизнь. Партия оставляет на подпольной работе. Впереди ждут аресты, тюрьмы, ссылка. Но все это кончится. Нынешний урок не пройдет даром. Рабочие победят, брат, обязательно победят. Вот почему сейчас никак нельзя падать духом или смиряться. Надо только стать осторожнее. И вам надо беречься. Однако не теряйте связи с Еленой. Данила уже ушел. Когда-нибудь вы о нем услышите. Елену мало кто знает как члена организации. Пока с полгода, с год она не будет вести работу, а там посмотрим. А вы, — он повернул голову мальчика к себе и пристально посмотрел тому в глаза, — подрастете, и тогда вам прямой путь в большевики. Так что ли, Валентин?

Валентин молча кивнул головой. От волнения он не мог говорить — боялся разреветься, что уж никак не к лицу да еще в такую минуту.

— Вы, ребята, — после паузы медленно проговорил Степан, — хорошо жить будете. На вашу долю большое счастье выпадет — строить новую жизнь. А мы… если в каторге не погибнем, тоже еще поработаем. Ну ладно, — он быстро встал. — Время бежит. Пора! Сейчас я с товарным в Пермь, а оттуда — куда скажут. Передай всем нашим деповским почтение, скажи, мол, Степан Антипов на родину в деревню уехал. Николаю с Дмитрием можешь правду сказать, ребятам верю, — он помолчал немного, — и девочкам тоже.

Парень замолчал. Они снова присели. Потом Степан встал, надел полушубок, подошел к Валентину, обнял его, поцеловал крепко и быстро, не оглядываясь, вышел. Мальчик остался один посреди комнаты, глядя перед собой пустым, невидящим взглядом, оглушенный неожиданной разлукой. Потом вышел из избы и побрел медленно за поселок, в зимнее поле. Шагал без мыслей и дум, пока не устали ноги. Тогда он присел на какой-то пенек и сидел так, застыв неподвижно, смотря прямо перед собой. И только почувствовав, что сильно промерз и коченеют ноги, встал и, не разбирая дороги, пошел домой.

* * *

Потянулись однообразные дни. Валя ходил в депо неохотно, работал без интереса.

Все постепенно вернулось к прежнему, опостылевшему и ненавистному. На станции вновь появились жандармы и стали частенько захаживать в депо. Рабочие хмурились, но молчали. Вскоре пронесся слух, что арестованы делегаты, выбранные во время забастовки.

Однажды, рано утром, едва Валентин начал работать, он неожиданно услышал:

— Кошельников, в контору!

Валя удивился. Однако пошел. В конторе его ожидала ошеломляющая неожиданность. Рядом с начальником станции, тем самым, которому фуражку на нос нахлобучили, сидел мастер Врублевский. У мальчика сердце упало.

— А, Кошельников, — делая ударение на последнем «о», проговорил мастер. — Это тот самый, пан начальник. Социалист. Он телефон отрезал, он с бунтовщиками якшался. Мне такой не нужен, пан начальник. Это негодный мальчишка.

Валентин похолодел: «Неужели выгонят совсем? Может, только переведут куда? А то как же без работы-то? Отцу одному трудно».

А Врублевский продолжал, распаляясь:

— Не можно, пан начальник, такого паршивца держать на государственной железной дороге.

— Вы слышали, Кошельников? Можете идти. Вы нам больше не нужны. За расчетом зайдете завтра, но должен вас предупредить, что вам ничего не причитается, дорога удерживает с вас стоимость телефонной проводки. Идите!

Валентин не сказал ни слова. Он знал — их не убедишь, а тем более не разжалобишь. Да и не станет он --">