Лина Самойловна Нейман - Пятница

как…

Навстречу бежала девушка в тёмном ситцевом платье; она махнула рукой.

- Что случилось? - в один голос спросили и старый и молодой.

Девушка подождала, пока подошли вплотную.

- Оглохли, что ли? Не слышите? Поют! Вовсю поют. И ходить нечего. Надо скорей разыскать Михаила.

Втроём повернули. Останавливали встречных:

- Поют!

Пели два голоса: дискант и бас. Тоненький дискант выводил:

«Ой, не ходи, Грицю, тай на вечерницю…»

И бас стойко поддерживал его,

«Ой, не ходи… Ой, не ходи…»

Встречные поворачивали. Им тихо говорили только одно слово:

- Поют…

На опушке леса двое рабочих, словно от нечего делать, валялись на траве и пели. Если один уставал и замолкал, начинал другой.

А рядом, за частым перелеском, засели полицейские. Они знали, что сегодня в лесу назначена сходка. Полицейские ждали. Не разговаривали. Не дышали. Ждали: рабочие соберутся, тогда они их окружат тесным кольцом…

А рядом лежали двое и вовсю драли глотки. Кому до них какое дело? Полиции и в голову не приходило, что песня означала: «Не приходите. Опасно. Тут полиция».

Сообщили и Михаилу о том, что делается в лесу. У него сразу созрел план: переехать на лодках на другую сторону реки. Там невысокий бугор, за ним - рощица. Вот где можно укрыться! Только надо всех предупредить. Скорей разыскать тех, кто во главе троек, десятков. Теперь уже всё в разгоне. Хватать на лету опасно. Слежка действительно сильная.

Иосиф предупреждал:

- Смотрите! Осторожно.

И вот уже все спешат к Волге. Река блестит, залитая солнцем. Люди хотят после душного дня отдохнуть уводы.

Лёгкие лодки отталкиваются от берега, скользят по светлой глади реки.

Широкий взмах вёсел, лодка несётся, попадает в волны, которые несутся от проходящего мимо парохода, качается, как зыбка на воде, и снова несётся вперёд. Одна за другой отчаливают лодки от берега. Скользят по воде и вдруг словно пропадают из глаз: куда-то исчезают…

На другой стороне Волги глубоко в камыши врезаются лёгкие лодки. Камыши хрустят, ломаются.

Рабочие привязывают лодки, бегут к маленькой рощице, на зелёный бугорок. Отсюда, с бугорка, хорошо видно, что делается на Волге и на другом берегу. Иосиф прикрыл ладонями глаза. Он пристально всматривается в даль.

- Погони нет. Всё спокойно, - говорит он тихо. Старик рабочий влез на пригорок, стал рядом с Пятницей.

- Пока не видать. А нет ли где засады? Сорвалось же прошлый раз на этой самой… Барбашиной…

- Ну, мало ли что, - говорит Пятница. - Начинаем! Начинаем!

Собрание затянулось за полночь. Огни на Волге один за другим потухли. Взошла луна. Она проложила длинный след по воде, от одного берега до другого. Свет дрожал, покачивался золотистым мостом и словно вёл прямо к тому бугорку, за которым собрались рабочие. Но это только так казалось. Рощица мягкой зелёной шапкой всех прикрыла. Лодки в камышах тихо покачивались. Караульный ходил по опушке зелёного бугорка и зорко всматривался в даль.

Всё было спокойно.

А полицейские ещё сидели в засаде, за частым перелеском. Они не разговаривали и не дышали. Они ждали.

В это время Пятница, стоя на высоком пне, рассказывал собравшимся о великом и светлом празднике Первого мая. Говорил о борьбе с хозяевами, с капитализмом:

- Мы победим, мы верим в грядущую зарю, в рассвет, который придёт после тьмы, в вечные идеалы правды и справедливости…

Пятница говорил о том, что для дальнейшей борьбы надо прежде всего уничтожить самодержавие.

- Долой самодержавие! - тихим, но сильным голосом сказал Пятница.

- - Долой самодержавие! - разнеслось кругом, точно шёпот леса.

Неожиданно зазвучал мягкий и мелодичный женский голос:

Мы, чья лампа загорает

Утром рано с петухами,

Мы, кого нужда сгоняет

К наковальням, за грошами.

Мы, что с жизнью безотходно

Каждой мышцей вечно бьёмся,

Перед старостью холодной

Без защиты остаёмся.

Друг за друга - стой смелей!

Пить сберёмся ль вкруговую,

Пусть хоть пушки грянут - пей

За свободу мировую!

С последними словами откуда-то с высоты темнеющего леса, как будто с ветвей деревьев, посыпались лёгкие белые листочки. На один только миг они накрыли людей лёгкими воздушными шапочками. Их бережно брали сильные рабочие руки. Уже поздно, теперь в лесу не прочесть. Прокламации исчезали в глубоких карманах, за картузным околышком, в голенище сапога. Хорошо --">