Виктор Назарович Скачков - Сталинградский Гаврош

рвал душу и казался каким-то неземным. Генка остановился, поглядел на небо и не узнал его — оно было черным от самолетов. Натужно гудя, они неотвратимо надвигались на город с юго-запада.

Генка еще не знал, что вой сирен был предсмертным стоном большого русского города на Волге. Не знал он и того, что в этот день немецкое командование бросило на город двухтысячную армаду бомбардировщиков. Город бомбили и раньше, но бомбили в основном заводские районы. Теперь был приказ другого рода — стереть город с лица земли, уничтожить его. Пусть он значится на картах, но как таковой не существует в природе, в системе государства, в жизни народа. Этим ударом достигалась и другая цель: сломить, подавить волю, показать свою силу и мощь, показать так, чтобы не помышляли о сопротивлении. Что ж, известный способ немцев, известный с самого начала войны!

Уже став взрослым, Генка узнал, что в этот день в Сталинграде погибло сорок три тысячи человек. А пока… Стреляли зенитки, то и дело вздрагивала земля, вздрагивала так, как будто началось землетрясение. Рушились и горели дома. Вокруг метались ошеломленные, растерянные люди, гражданские и военные.

Генка не помнит, как оказался в подвале Дома Красной Армии. В подвале было много людей. То и дело вносили раненых. Вихра жалась к Генкиным ногам и потихоньку прискуливала. Вздрагивал пол, вздрагивали стены подвала. На втором этаже здания располагался госпиталь. Возле Генки положили раненого. Голова — белый кокон из бинтов. Сквозь узкую щель виднелись глаза. Генка сунул ему в руки терн, затем другому, третьему. Стал раздавать терн и гражданским. Вдруг подошла тетка во всем военном и потребовала, чтобы убрал собаку. «Она смирная, — сказал кто-то из раненых и добавил: — И мальчик хороший». Тетка отстала.

На третий день Генка выбрался из подвала и не узнал своего города: вместо домов сплошные руины, повсюду поваленные столбы, покореженный асфальт и убитые — много убитых, их еще не успели убрать. «Домой! — приказал Вихре и еще строже повторил: — Домой!» Вихра потрусила обочиной улицы, иногда недоуменно оглядывалась. Но Генка был все такой же строгий и хмурый. Генкина семья — мать, бабушка, отец, старший брат Димка и сестренка Света — жили на улице Батальонной в собственном доме. Вихра пришла одна, и все всполошились, подумав, что Генка погиб. Отец и брат бегали по улицам, оглядывали убитых, особенно подростков. Генки среди них не было.

Через некоторое время домой пришел Генка, осунувшийся, почерневший, с неподвижным, будто застывшим взглядом. В зимбиле еще был терн, но совсем мало…

Вот так в Генкин дом пришла война, жестокая и беспощадная.

Генка, как все на свете мальчишки, испытывал особое отношение к военным и, конечно, тянулся к ним. Задолго до этого дня охрану нефтеналивных баков, или нефтесиндиката, который тянулся вдоль Волги до самого «Красного Октября», вел зенитно-пулеметный батальон. Комбат встал на постой к Генкиным родителям. По этой причине Генка часто бывал в расположении батальона, а со временем стал там своим человеком, помогал солдатам набивать ленты патронами. Он уже знал, что патроны с черным кончиком бронебойные, а с красным — трассирующие.

Комбат любил разговаривать с бабушкой. Кто они, откуда? Бабушка охотно отвечала, что родом они из Чира и что они донские казаки. А Чир от Сталинграда верст сто пятьдесят будет. Не менее охотно рассказывала она об обычаях донских казаков. Разговоров с отцом или матерью комбат почему-то избегал. Как-то, рассказывая о себе солдатам, комбат поведал, что он из Чира, что он донской казак, и стал рассказывать о казачьих обычаях.

— Так ваш дом рядом? — удивились солдаты. — А почему не съездите?

— Война, — развел руками комбат.

Чем больше слушал Генка, тем больше удивлялся, потому что комбат чуть ли не слово в слово пересказывал бабушкин рассказ, только применительно к самому себе. Задумался Генка, а понять ничего не может. Вскоре и вовсе произошла странная история: в какой-то день над баками внезапно появились итальянские штурмовики.

— Без моего приказа не стрелять! — скомандовал комбат. Некоторое время штурмовики хорошо были видны, а потом нырнули в облако. Тогда-то и последовали запоздалые и бесполезные выстрелы.

Через несколько минут к батальону подкатила «эмка», из которой выскочил разгневанный полковник.

— Почему огонь не открывали, комбат? — строго спросил он.

— Они в облако ушли, — --">