Юрий Иосифович Коринец - Самая Умная Лошадь

прилипала глина комьями, ногам стало мокро и холодно.

Когда мы подошли к людям, кобылу уже вели из степи. Она задрала морду, взбрыкивала. Её держал под уздцы мой предшественник, брат заведующего фермой, сидя в седле на своем пегом, с которым он сегодня же отправлялся в посёлок, а потом в район и далее — на фронт...

Я смотрел на кобылу, которую он вёл, а все смотрели на меня, русские доярки и казашки, ухаживавшие за оцами, и казахи-возчики сена, и сам заведующий фермой Айтчан — кто с улыбкой, кто с неожиданным для меня интересом: ещё бы — новый пастух, это всегда событие!

Заведующий Айтчан был крепким казахом с тонкими мышиными усиками на смуглом лице, он недавно вернулся раненый с фронта, хорошо говорил по-русски, даже любил щегольнуть русскими словечками, правда, не без акцента и порой невпопад.

— Принимай кобылу! — сказал он. — Смотри, чтоб не укусила!

Моя кобыла оказалась чёрной как смоль молодой лошадью с белой звездой на лбу. Красивой я в тот момент не мог её назвать: уж очень худа она была, с отвисшим животом и кривыми ногами. Я шагнул вперёд с замирающим сердцем... Кобыла дёрнула повод в руке пастуха и повернулась ко мне задом... Я невозмутимо сделал второй шаг, и тут все закричали, а Касу бросился вперёд и отдёрнул меня в сторону...

— Ты что — никогда на лошадь не садился? — сердито крикнул Айтчан.— Спереди подходить надо! Покажите ему, посадите!

Все уже смеялись, предвкушая последующее, но никто не предугадал событий. Я тоже.

С мрачным отчаянием повернулся я к лошадиной морде. Касу стоял рядом. Я протянул левую руку и схватил дрожащими пальцами повод, глядя в огромные ультрамариновые глаза... Лошадь оттопырила чёрные замшевые губы с большими редкими волосами на них, оскалилась и, раздув дрожащие огромные ноздри, дохнула мне в лицо тёплой волной воздуха...

—Давай садись... хватай за холку, — сказал, тоже волнуясь, Касу.

Он набросил на спину кобылы старую, замасленную ватную фуфайку — седла мне не полагалось, я обнял теплую гривастую шею, лошадиная кожа под моими пальцами вздрогнула, Касу подсадил меня, перевалив на широкую вогнутую спину, и я очутился верхом.

Я сразу почувствовал себя в высшей степени неуверенно. Мышцы всего тела напряглись, будто я не на лошади сидел, а стоял на канате под куполом цирка. Глядя в улыбающиеся подо мной лица, я боялся пошевельнуться, со страхом думая о том, как вся эта махина сейчас двинется.

—           Чапаев! — сказал Айтчан. — Погонишь стадо вон туда, — он протянул руку на восток, — где в скирдах сено с Касу брали... да ты знаешь... ну, паняй.

Так он выговаривал слово «погоняй».

Я тронул поводья — едва-едва, осторожно, — и лошадь подо мной двинулась по склону холма к стаду — чёрт возьми! — она шла всё быстрей, норовя побежать, а я, трясясь на её спине, на дурацкой скользкой фуфайке, стал сползать на один бок. Стоящие позади внимательно наблюдали — я это чувствовал спиной, — я натянул поводья, пытаясь приостановить лошадь, но она шла всё быстрей, а я сползал всё ниже. Тогда я перевесился на другой бок, чтобы выровняться, и пополз в другую сторону — лошадь побежала! Но вдруг как-то странно упала на передние ноги, перелетев через голову, я через неё — произошло всё в одно мгновение, и вот я уже лежал в грязи на спине...

—           Держи! Убежит! — крикнули

Я вскочил и увидел, что она молча стоит передо мной в двух шагах — чудеса! — не думая о предосторожности, я подошёл к ней сзади и взял повод — она виновато смотрела на меня, за моей спиной раздался вздох удивления, и тут лошадь жарко шепнула мне в самое ухо:

—           Не бойся! Я не убегу... и не укушу тебя...

Но этого никто не услышал — даю вам честное слово! Я и сам тогда подумал, что это мне только кажется...

—           Ты смотри: точно Чапаев! — сказал Айтчан.

Другие тоже что-то заговорили — их голоса звучали как в тумане, — я понял только, что они не знали: смеяться им  или восторгаться, один лишь Касу искренне радовался.

—           Молодец! — подбодрил он меня, и я, осмелев, уже сам взобрался на лошадь и потрусил дальше, боясь снова упасть и размышляя про себя об удивительных лошадиных словах и о том, почему она так странно упала...

Забегая вперёд, объясню это грустное недоразумение: моя бедная лошадь была больна, у неё были ревматические ноги, которые плохо сгибались — так называемый шпат, — на ней слишком рано начали ездить, когда она, в сущности, была ещё ребёнком. --">