Луиза Мэй Олкотт - Дом под сиренями

деревянные колоды и покрытой маленькой изношенной одноцветной шалью, на котором был весьма изысканно расставлен миниатюрный чайный сервиз. Вообще-то, чайник где-то потерял носик, молочник — ручку, сахарница — крышку, а чашки и блюдца были все в щербинках и трещинах, но благовоспитанные особы не станут обращать внимания на такие мелочи, а на эту вечеринку были приглашены лишь самые благовоспитанные особы.

По обеим сторонам террасы стояли скамейки, и здесь любой пытливый глаз, заглянув в вышеупомянутую замочную скважину, мог обнаружить удивительную картину. На левой скамейке лежало семь кукол, на правой — шесть. Столь разнообразны были выражения их лиц благодаря трещинам, грязи, возрасту и другим превратностям судьбы, что можно было принять помещение за кукольную больницу, а кукол — за больных, ожидающих утреннего чая.

Однако это явилось бы досадной ошибкой. Если бы ветер приподнял плед, которым они были покрыты, стало бы видно, что все куклы одеты в свои лучшие наряды и просто отдыхают перед началом праздника.

Приглядевшись, можно было заметить еще одну любопытную деталь, озадачившую бы любого, не знакомого близко с нравами и обычаями кукол. На ржавом дверном кольце, подвешенная за шею, болталась четырнадцатая кукла с фарфоровой головой и тряпичным туловищем. Над ней, покачивая кистями цветов, склонились ветка белой и ветка пурпурной сирени. Белое миткалевое ^[1] платье, богато украшенное красными фланелевыми фестонами, ^[2] облегало ее тонкую фигурку, блестящие локоны покрывал венок из мелких цветов, а ножки украшала пара изящных синих башмачков.

При виде такого зрелища любое юное сердце вполне могло наполниться чувством горестного удивления. Почему, о, почему эта прелестная кукла болтается здесь, выставленная на обозрение тринадцати ее сородичей? Может, это преступница, вид казни которой бросил их навзничь в немом ужасе? А может, это идол, которому они поклоняются в столь раболепных позах? Ни то и ни другое, друзья мои. Это была белокурая Белинда, помещенная, или, скорее, повешенная на двери выше всех на самом почетном месте, поскольку наступил ее седьмой день рождения, и праздник в честь такого великого события должен был вот-вот начаться.

Все присутствующие явно ждали приглашения к праздничному столу. Но столь безупречным было воспитание этих кукол, что ни один глаз из всех двадцати семи (Голландец Ганс успел потерять одну из двух черных бусин, пришитых на его шерстяную физиономию) даже на мгновение не повернулся к столу и ни разу не моргнул. Все они лежали чинно и благопристойно, с немым восхищением созерцая Белинду.

Она, не в силах сдержать радости и гордости, переполнявших ее набитое опилками сердечко, которое чуть не трещало по швам, временами даже подпрыгивала. Причем порывы ветра развевали ее желтые юбки и заставляли синие башмачки выплясывать на двери невероятную джигу. Она довольно улыбалась, по-видимому, не испытывая никаких неприятных ощущений, и казалось, что обвивавшая шею красная тесемка не слишком ее обременяет. А раз она сама не возражала против медленного удушения, кто еще имел право жаловаться?

Итак, царила приятная тишина, не нарушаемая даже посапыванием Дины, верхушка тюрбана которой едва виднелась над столом, и плачем малютки Джейн, чьи голые ножки торчали из-под пледа, что наверняка заставило бы расплакаться не столь воспитанного ребенка.

Голоса слышались все ближе, и, наконец, под сводчатой аркой, ведшей к боковой тропинке, появились две девочки. Одна из них держала в руках маленький кувшинчик, а другая гордо несла корзинку, покрытую салфеткой. Они выглядели как близнецы, но таковыми не являлись.

Бэб была на год старше Бетти, хотя выше лишь на дюйм. Обе были в платьицах из коричневого набивного ситца, скорее подходящих на каждый день, розовых выходных передничках, серых чулках и грубых башмаках. У обеих были круглые румяные загорелые мордашки, носики-кнопки в мелких веснушках, веселые голубые глаза и косички, заброшенные за спину.

— Они такие красивые, правда? — проговорила Бэб, глядя с материнской гордостью на левый ряд кукол, которые по такому случаю могли затянуть известную песенку «Нас семеро».

— Очень красивые, а моя Белинда лучше всех. Уж точно, она самый красивый ребенок в мире!

И Бетти поставила корзинку, чтобы подбежать и заключить в объятия свою подвешенную любимицу, которая даже подпрыгнула в радостном --">