Уильям Г. Армстронг - Повесть о Тони и Динго

прошло время, и теперь Тони выходил из ворот последний совсем по другим причинам. Если вечером он отставал от стада, чтобы не слышать однообразного «бэ-э-э-э», его встречала лёгкая, как вечерняя тень, песнь жаворонка. В сумерках на верхушке тисового дерева или на верхних ветках боярышника пели зяблики.

Но более иных звуков радовал сердце Тони звон ручейка, бегущего через пастбище. Вечерами Тони склонял пятнистую голову совсем низко, к самому своему крапчатому боку.

Он слышал нежную песнь воды, перекатывающей через гладкую гальку. Когда мечты и сон сливались воедино, Тони слышал, как вода шепчет что-то зелёному травяному берегу, а ручей бежал всё дальше и дальше к реке, и дальше к синему морю.

— Бэ-э-э-э! Хоть бы они замолчали! — сказал Тони однажды Динго, когда они вдвоём отдыхали в тени. — Всё блеют и блеют — не дают слушать музыку земли.

— Нет, Тони, сейчас ты не прав, — возражал ему Динго, — матери должны сзывать своих детей, и те должны отвечать им. Ягнята должны отвечать, и когда пастух зовёт, и бежать за ним вприпрыжку, а не то он ужасно рассердится. Если б они не блеяли и не бежали на зов, я бы просто не мог держать их всех вместе, в куче. И тогда они заблудились бы, потерялись. Был один случай, ещё до того, как ты родился: двое ягнят слишком далеко забрели в заросли. Едва пастух заслышал, как вопят их мамочки, он тут же послал меня на поиски. Но я нашёл только две окровавленные, изодранные шкурки. Пастух вымыл их в ручье и сшил себе пару перчаток. Пусть уж лучше блеют да вертятся перед глазами.

Большой баран, что был вожаком отары, высоко держал голову, вскидывал острые рога и вышагивал впереди стада. Его копыта ступали так тяжело, что, казалось, земля вздрагивает. Все ягнята просто души в нём не чаяли.

Но для Тони героем был Динго. Чем больше рос Тони, тем сильнее он привязывался к Динго. Тони подражал Динго так же, как другие овцы пытались подражать своему вожаку. Динго был предан пастуху и слушался его команд, — неважно, мягко или грубо звучал его голос. Динго всегда был храбр, на пастбище ли, в кошаре. Днём ни один хищник, что притаился в тёмных зарослях, не уходил незамеченным. А ночью, едва заслышав издалека голодный вой или почуяв крадущуюся к кошаре чужую тень, Динго тут же бросался к воротам.

Важный, самодовольный вожак стада с толстой неповоротливой шеей значил для Динго не больше, чем самый маленький ягнёнок. Динго хватал его за ноги, заставляя двигаться, идти вперёд, стоило пастуху подать сигнал своей ярлыгой.

Шло время. Постепенно Тони становился всё больше похож на собаку. Чуть что, он, навострив уши, принюхивался.

Его голос звучал теперь то тревожно-вопросительно, то повелительно и был более похож на голос Динго, чем на бэ-э-э-э ягнят или блеянье взрослых овец. Ростом Тони не вышел и до сих пор не перерос Динго. Он оставался самым маленьким ягнёнком во всей отаре. Но оброс длинной, лохматой, крапчатой шерстью. Так что, глядя на Тони и Динго издалека или видя, как они лежат рядышком в воротах кошары, трудно было отличить одного от другого.

Всё длинней становились тени, всё больше закрывали они долину. Вечерами возвращаться в кошару приходилось всё раньше. Однажды, внимательно посмотрев на небо, Динго сказал своему другу:

— Лето кончается. Хотим мы или не хотим, чтоб оно длилось вечно, но так не бывает. Идёт зима.

Как это грустно! Снова овцы будут толкать и отпихивать его от кормушки. Снова надо тесниться внутри серых стен кошары на грязной сырой соломе, вместо зелёного ковра пастбищ, не видеть и не слышать земли. Вновь он должен вернуться к одинокому существованию вдали от кормушки.

Так тяжело одному в переполненной кошаре. На него в упор смотрели глаза равнодушные, а то и полные презрения. Они были теперь очень близко, и Тони не мог убежать от них, как летом.

— Чего нос повесил, грустишь? — спросил Динго, видя, как Тони понурил голову.

— Лето кончилось. Жалко, — ответил Тони. — Не люблю я быть запертым в этой кошаре. Холод, дождь, хмурые дни без солнца!

— А ты вспоминай лето почаще, — посоветовал Динго. — Глядишь, и солнышко вернётся.

Серые дни пришли, и Тони в самом деле вспомнил о лете. Укладываясь спать на сырой соломе, Тони закрыл глаза — и закачались на лугу цветы. Песнь жаворонка зазвучала вновь и заглушила завывание зимнего ветра вокруг кошары. Во сне Тони слышал бегущий смех ручейка, который он так любил.

Но зима никак не кончалась. Тони видел --">