Виталий Титович Коржиков - Рассказы о таежном докторе

— Как — ослеп? — остановился Миша. — Да он меня весь день слушал! Глядите!

Он сдёрнул рубаху и взмахнул ею над головой Гнедка. Но конь не пошевелился. Он только покосил куда-то глазами и отчаянно вытянул вверх шею, будто хотел вырваться из мешавшей ему темноты.

— Вот тебе и всё! — опустил вожжи конюх.

— Что всё? — повернулся Миша.

— Всё! Придётся вести на бойню. А конь-то хороший…

— Зачем на бойню? — спросил Миша. — Забивать?

— Так что ж делать? — отходя от Гнедка, сказал конюх. — Держать слепого коня я не могу. А жаль. Конь-то хороший…

Утром, только поднялось солнце, Миша помчался к загону. Навстречу ему конюх уже выводил Гнедка.

Он миновал изгородь, вышел к перекрёстку и уже собирался вступить на дорогу, как Гнедок оглянулся, повернулся к загону и остановился. Он высоко поднял голову, и вдруг в утренней тишине раздалось его печальное одинокое ржание, как будто конь знал, что это его последний путь и время прощаться с другом.

Лошади заволновались. Серый пробился к изгороди.

У Миши перехватило дыхание. Он отвернулся к плетню и нагнулся за сбруей. Но тут что-то случилось…

Внезапно распахнулась калитка, раздалось быстрое порывистое ржание, и по дороге в галопе звучно застучали быстрые копыта. К Гнедку, вскидывая гривой, что есть силы летел Серый. Вот он почти догнал дружка, вот сделал последний скачок. Конюх отпрянул, а старый конь, тяжело дыша, потянулся навстречу Гнедку. Он коснулся головой головы Гнедка, и вдруг оба коня, прижавшись друг к другу, высоко подняли головы и решительно пошли вверх по дороге. Медленно и твёрдо, как солдаты.

Миша кинулся к конюху, следом за ним торопился Исаак Иванович.

— Не трогай их! — крикнул Миша. — Не дам!

Но конюх и сам уже остановился, не зная, что делать.

Он много повидал на своём веку лошадей — и работяг, и лодырей, и одиночек, и дружных в работе, — но таких ему видеть не приходилось.

— Так что же делать? — спросил он, разводя руками.

— А если попробовать в упряжи? — сказал ветеринар.

— Конечно, в упряжи! — крикнул Миша и, не дожидаясь ответа, перехватил коней и повёл их к телеге.

Он хотел их поставить по-своему, но кони опять привычно стали у дышла так, как стояли в своей фронтовой повозке: Гнедок слева, а Серый справа.

— А ведь пойдут! Пойдут! — радостно воскликнул конюх. — Пойдут!

И Исаак Иванович согласно кивнул головой.

Через полчаса Миша вёл уже коней в лес, подкармливал из ладони кусками припасённой чёрной краюхи, а впереди, вся в цветах, лежала дорога, которая кончалась далеко-далеко, у самого океана.

Собирались над лесом облака. Погромыхивал гром. Где-то неподалёку стучал гусеницами трактор. Серый вёл друга, обходя рытвины и камни. Гнедок пристраивался к нему и покачивал головой. И казалось ему, что идут они по старой фронтовой дороге, где лязгают танки, гремят вдалеке орудия. А рядом с ними идёт их живой возница и кормит краюхой с мозолистой доброй ладони.

Ученики

Приехал я к Исааку Ивановичу однажды зимой. Поговорить, послушать. А время было морозное. Застудился он, охрип.

Никакого разговора, думаю, не получится. Ему сейчас только горячее молоко пить да в тепле сидеть.

А он глазок на морозном стекле протёр — и на дорогу поглядывает. Потом поднялся и, хоть кашляет, надел телогрейку и стал натягивать валенки. Валенки старые, наверное, всю тайгу истоптали. И по волчьим следам ходили, и по медвежьим ступали, и заячьи видели. Знаменитые валенки!

Я спрашиваю:

— Куда это вы, Исаак Иванович?

Откашлялся он и на улицу показывает:

— Надо! Помощники мои идут! — И шею шарфом закутал.

Вышли мы на порог. Вижу, тропой от красной каменной школы поднимаются ребята. В куртках, с красными пионерскими галстуками. И машут Исааку Ивановичу кто шапкой, кто рукавицей. Пристроились, пошли за нами.

Исаак Иванович не разговаривает. И ребята молчат. У всех под валенками снег поскрипывает: скрип-скрип! Будто тянется одна хрустящая морозная песенка. Пришли ребята к клеткам, взялись за лопаты, за мётлы, смахнули с кровель снег. Каждый в --">