Марина Владимировна Полунина - Фантастическая тварь

тот же – на скорость. Мы выходили по очереди и играли – кто быстрее, кто медленнее, но, конечно, все ждали выхода Ани. Она должна была играть последней. И вот объявили ее выступление. Аня вышла, как всегда, села на табуретку, медленно вдохнула, выпрямила спину, сосредоточилась, подняла руки над клавишами и заиграла. Боже мой! В тот раз она играла просто, как никогда. Не просто огромная скорость – космическая! Пальцы ее неслись по клавишам так, как будто их не было вовсе – казалось, она просто проводит туда и сюда руками над белым оскалом рояля, а музыка возникает сама. Зал будто снесло яростным порывом ветра, и даже у суровой скалы-директора вороной шиньон съехал набок! Сама же она, как всегда, сидевшая в первом ряду, на этот раз не тихо улыбалась, а оскалилась, как лихой полководец, за пять минут одним махом выигравший страшный бой.

Когда вдруг, в середине этюда, я поняла, что с Аней происходит что-то неладное. Она стала очень красной, потом – белой, как стена, потом – пошла пятнами. Тем не менее, этюд она доиграла блестяще. И, поклонившись под громовые аплодисменты, как всегда, с достоинством, пошла в зал, села рядом со мной. Только тут я заметила, что пальцы ее в крови.

– Аня! Что это?! – в ужасе я потянула на себя ее окровавленные руки. – Ты разбила пальцы об клавиши, да?!

И вдруг, не вынимая своих рук из моих, она засмеялась. Тихо и будто счастливо.

– Нет, нет, – сказала она. – Совсем другое. Представляешь, когда я играла, там, на дальнюю клавишу, сел огромный комар. Фантастически огромный комар! И прикинь, я играю, руки туда несутся, а он там сидит! И я понимаю, что он сидит там!!! А я несусь-несусь на него руками!

Рассказывая, она все больше смеялась, и я, сквозь этот нарастающий булькающий смех, почти совсем уже перестала понимать ее.

– И что? Что?! – встряхнула я ее за руки, которые она так и не отняла у меня, отчего мне казалось, что я держу в руках какую-то окровавленную драгоценность, до которой мне лишь дали дотронуться, подержать, а ей без этой ноши намного-намного легче.

– Что?! – вдруг Аня стала смеяться совсем истерично и громко. – Да я раздавила пальцем эту тварь! Понимаешь, одним пальцем раздавила эту тварь! И доиграла, вот испачкалась. Это его кровь – не моя! Чужая кровь – кого он там в зале кусал… Хааа-ха-ха!

Запрокинув голову, она начала хохотать так, что, казалось, сейчас захлебнется этим смехом. И поняв, что у нее истерика, я скорей вывела подругу из зала. Вернулись мы только на объявление победителей. Конечно, Аня победила в том конкурсе. За это ей дали диплом и сказали много восхищенных слов…

Лет десять прошло после того, как мы встретились после окончания школы. Я приехала ненадолго домой из другого города. И, выйдя из автобуса, встретила Аню, которая катила коляску в гору. Мы остановились поболтать. Она рассказала о том, как закончила универ, вышла замуж, родила. Ждет, когда закончится декрет, хочет на работу.

– А где работаешь? – спросила я.

– Да менеджером в фирме, – отмахнулась Аня.

– А как же музыка? Неужели ты не пошла в музучилище? Все же говорили…

Аня посмотрела на меня, чуть дольше, чем до этого.

– Я больше не играю, – сказала она. – Я раздавила эту тварь.

И вдруг она улыбнулась мне точно такой же тихой и счастливой улыбкой, как часто улыбались люди в зале, слушая ее музыку. Тихой, умиротворенной и счастливой – как раньше не улыбалась никогда.

--">