Эдуард Николаевич Успенский - Антология сатиры и юмора России XX века. Том 19. Эдуард Успенский

телевидение, пресса и т. д. Когда Иосиф Бродский получил Нобелевскую, хоть и жил в Америке, радовались прежде всего у нас в России, прибавляя палец на руке, считая прежних лауреатов от Пастернака и туда, вдаль до Бунина. А тут и считать нечего. Нынешний президент Ассоциации детских писателей Р. С. Сеф. как и другие лживые функционеры, красноречиво бездействуют. Бог им судья, другого суда на них нет пока в нашей стране.

— Но есть еще и суд читательский, а он не в их пользу.

Далее в этом интервью, взятого у Эдуарда Успенского, повторюсь, четыре года назад для газеты «Неделя», рассказывалось о довольно смешной истории о том, как писатель Успенский выбил для своей семьи, будучи в то время в буквальном смысле бездомным, квартиру в самом центре Москвы у самого Егора Кузьмича Лигачева, в то время второго лица в иерархии перестроечного СССР: он его просто добил своими письмами, в каждом из которых сообщал, что именно в том самом доме, где писатель хотел бы иметь квартиру, да ему все время в этом отказывают, получили жилище и отпрыски самого Лигачева, и Яковлева, и многих других членов коммунистического руководства. Представьте — подействовало!

Меня всегда удивляло в нем, (как бы это получше выразиться?) азарт и непременная жажда наказания всему и всем, кто не вписывается в строгий круг его понятий о чести и справедливости. Обидели знаменитого психиатра и целителя Столбуна — тотчас же он встает на его защиту через какую-нибудь газету, и конечно же — заявление в суд. Председатель жилищного кооператива неправедно распределяет жилье, кстати, ни в чем не ущемляя самого Успенского, но стерпеть это он тоже не может, и снова — в суд. Этих судов у него набралось наверняка больше десятка за несколько десятилетий, так что у него, похоже, как ни дня без строчки, так и ни дня без суда На мой взгляд, изводить по одиночке многочисленных хамов и ворюг — дело не только не писательское, но и абсолютно не рентабельное. Совершенно непонятно, как ни жаль ему времени, убитого судебными разбирательствами, при его-то неуемной творческой работоспособности: книги, мультфильмы, радио, телевидение, компьютерные игры, учебники — всего и не перечислишь, и все это одновременно. Но может быть, не будь у него этого обнаженного нерва этого повышенного градуса справедливости и чести, ничего бы такого, что стало гордостью отечественной литературы, он бы и не написал. Когда же я сказал ему в нашей беседе, что и не вспомню писателя, у которого бы так бился этот обнаженный нерв, он меня просто спросил «А Владимир Войнович?» И тут не согласиться с ним было невозможно.

Однако оставим то недавнее интервью, ибо стоит поразмышлять о самом, пожалуй, важном: о том, почему герои, созданные Эдуардом Успенским, стали всемирно известными и любимыми? Почему они вошли так естественно в сообщество самых звездных сказочных персонажей, скажем, таких, как Винни-Пух, Карлсон, Чипполино. Ма-ленький Принц, Золушка, Мэрри Полине? Уникальность сказок Эдуарда Успенского в русской литературе даже не в том, что подавляющее большинство книг, написанных Корнеем Чуковским, Анатолием Волковым, Иосифом Лариным, те. все эти «волшебники изумрудного города», Айболиты, Хоттабычи и т. д., не исключая и Буратино, суть ремейки или вольные пересказы широко известных в мире сказок английских, итальянских или французских писателей, о существовании которых широкая публика и не подозревала до сравнительно недавних времен.

Конечно, был блистательный Борис Шергин, ныне не только не издаваемый, но и почти напрочь забытый, напоминающий о себе лишь замечательным мультфильмом «Волшебное кольцо» да знаменитой фразой из него «пинжак с карманами», писатель не так давно умерший, но слава которого еще впереди. Как видите, и вспомнить-то почти нечего. Разве что Дядю Степу Сергея Михалкова да Носовского Незнайку, полюбившихся нашей детворе.

Прелесть же творений Астрид Линдгрен или Алана Милна, как и единственных в своем роде созданий Эдуарда Успенского, заключаются не столько в своеобразии их внешней, «кукольной» неповторимости (Карлсон или Винни-Пух, или Чебурашка), хотя и в этом тоже, но прежде всего в неотразимой обаятельности их сути, в самой философии их метафоричности. Скажем. «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» ничто иное как метафора детского одиночества. Разглядеть и почувствовать его, увы, способны лишь редкие из взрослых особей, не истощивших запаса --">