Лев Григорьевич Белов - Этот несносный Ноготков

фанатика.

Ушастик перечитал столько книг, посвященных его любимой науке, что из них — будь это кирпичи — можно было выстроить минимум двухэтажный коттедж. Во всяком случае, именно такое сравнение приводил Женька Кряков, а уж ему-то можно было верить как лучшему другу Алика Ноготкова.

Единственным человеком, суждения которого Алик воспринимал как неоспоримые истины, был директор Научно-исследовательского института цитологии Филипп Иванович Ноготков. Стоит ли объяснять, что доктор биологических наук профессор Ноготков состоял с Аликом в единокровном родстве? Достаточно было даже мельком взглянуть на Филиппа Ивановича и его сына, чтобы сразу определить удивительное совпадение черт и понять, почему иногда профессор мог обратиться к Ушастику со словами: «Так за какие-такие антигероические поступки вам, милостивый государь, снизили в школе балл по поведению?»

Зайдя как-то в папин кабинет (хотя это строго-настрого воспрещалось), Алик застал отца сидящим за письменным столом в глубокой задумчивости — видимо, он был занят решением очередной научной проблемы и поэтому, как обычно, не заметил сына. Но именно в этот момент за окном послышался крик Женьки Крякова:

-Уша-а-а-астик, выходи-и-и-и-ии! — И Женька издал поистине разбойничий свист.

Филипп Иванович недовольно поморщился, поднялся со стула, сжал пальцами виски и подошел к окну, а когда свист повторился, крикнул:

— Обожди-и-и-ии, времени не-э-э-э-эт!

Застывшую от удивления фигуру сына Филипп Ива нович заметил лишь только тогда, когда сел на место.

— Чего тебе? — каким-то глухим голосом спросил он, с явным удивлением воззрившись на Алика. Но мальчуган молчал, не в силах отделаться от мысли, что, вероятно, его папу в детстве тоже прозвали Ушастиком, а сейчас он автоматически откликнулся на крик и свист Женьки Крякова.

Глава третья, после ознакомления с которой можно узнать кое-что о родителях Алика и о недоразумении с Бахом

Отец Алика был одним из тех выдающихся ученых, о существовании которых человечество впервые с удивлением узнает в день их похорон. Его имя никогда и нигде не упоминалось в печати, с ним не беседовал ни один журналист, его не доводил до изнеможения ни один кинооператор. И тем не менее он был одним из крупнейших на нашей планете специалистов по цитологии, о которой из словаря иностранных слов Алик узнал, что это наука «о строении и жизненных проявлениях растительных и животных клеток».

Мать Алика, Елена Петровна, преподавала в музыкальном училище и, хотя прожила с Филиппом Ивановичем четырнадцать лет, не имела ровно никакого представления о специальности своего супруга. Надо заметить, что сам Филипп Иванович имел весьма и весьма туманное понятие о музыке и о том, что к ней относится.

Однажды, когда на именинах Елены Петровны кто-то из гостей уселся за рояль, другой ее коллега обратился к Филиппу Ивановичу с просьбой высказать свое мнение относительно Баха и баховских фуг. Профессор рассеянно улыбнулся и ответил, что великий Бах использовал не какие-то там фуги, а центрифуги, а об устройстве центрифуг знает любой школяр.

Не замечая крайнего удивления на лице собеседника, профессор тут же заявил, что о центрифугах говорить не стоит, однако о знаменитой перекисной теории процессов медленного окисления он готов читать лекцию целый вечер без перерыва, поскольку именно эта теория Баха сыграла важнейшую роль в науке и была экспериментально подтверждена.

— Мы, кажется, не совсем поняли друг друга, — вежливо улыбнулся собеседник Филиппа Ивановича.

— А тут, собственно, и нечего понимать, — пожал плечами профессор. — Туманно было до Баха, а когда он доказал, что в процессе спонтанного окисления энергия, необходимая для активизации молекулярного кислорода, доставляется самизу: окисляемым телом, все стало совершенно ясно. А что вы, милостивый государь, между прочим, окончили?

— Э-э-ээ... как вам сказать, — стушевался гость, — в настоящее время я имею честь руководить кафедрой... э-э-э...

— Ах, так вы просто меня разыгрываете, — рассмеялся профессор. — Я понимаю, что руководитель кафедры должен, конечно, знать, насколько важное значение перекисная теория Баха приобрела в развитии наших представлений о химизме дыхания.

Бидите ли, — уже виновато улыбнулся гость, — тот Бах, Иоганн Себастьян Бах, гениальность которо...

— Иоганн да еще Себастьян? — перебил Филипп --">