Мачей Войтышко - Синтез

— Ну, вот! — с триумфом заявила тётка. — Совершенно очевидно, что-то портится! Не понимаю, как ты можешь жить в таком доме. Бедная ты моя…

— Бум, тик, тик, тик! — радостно крикнул Франтишек. Он поставил на стол тарелку с фруктами и явно иронически заморгал огнями.

Мама была красная от стыда. Она смущённо произнесла:

— Это идеальная самоорганизующаяся машина. Только вчера Петрусь сменил программу и, видно, что-то перепутал. Франтишек, — обратилась она к роботу, — ликвидируй причину этих неполадок.

— Я не понимаю… — начала было тётка и хотела сказать: «я не понимаю, как можно ребёнку доверить столь ответственную работу», — но не докончила. Произошла страшная вещь. Франтишек схватил тётку за талию своими длиннющими грейферами, поднял в воздух, подъехал к двери, открыл её, выставил тётку на крышу, тщательно затворил дверь и встал около неё.

Во время этой операции тётка вопила:

— Свершилось! Это бунт! Бунт! Ох, до чего я дожила!

А мама и Эля, как парализованные, смотрели на ужасающую экзекуцию. Петрусь был в своей комнате. Услыхав крик, он прибежал и потребовал от робота, чтобы тот сейчас же впустил обратно тётку Флору.

Франтишек послушно выполнил требование, и тётка получила возможность войти в квартиру, но не переступила порога до тех пор, пока «этот безумный робот», как она говорила, не был, на всякий случай, закрыт в кухне.

Правду сказать, Петрусь не хотел признаться, что должны были означать эти таинственные «бумы», и достаточно туманно объяснял, какого рода программой он наградил бедного Франтишека. Но мама, бросив сыну один из тех суровых взглядов, которые говорят больше, чем самая длинная тирада, принялась развлекать тётку разговором. К счастью, тётку никогда не надо было принуждать к беседе. Едва оправившись от пережитого потрясения, она уже тараторила:

— Может, мне принять что-нибудь успокаивающее? Хотя, собственно говоря, я чувствую себя уже нормально. У меня идеальный характер, дорогая Эва: я никогда не волнуюсь и не люблю сплетен. Кто-нибудь другой моментально дал бы знать о случившемся в Управление Контроля Машин, но я предпочитаю, чтобы всё осталось между нами. В конце концов, Александр — превосходный специалист, и он наверняка справится сам…

Дети потихоньку выскользнули из гостиной.

— Увидишь, чем это кончится, — зловеще засмеялась Эля. — Вся близкая и дальняя родня будет знать, что мы натравили на тётку компьютер.

— Я пытаюсь понять, как это получилось, — в задумчивости ответил Петрусь.

— Хорошенько подумай, — язвительно сказала Эльжбета, — потому что папа наверняка тоже призадумается.

— Расскажи мне, как протекал этот разговор с начала до конца.

*

— Петрусь, — спросил он таким мягким голосом, что даже мурашки побежали по спине, — что это за программа?

Петрусь опустил голову. У него не было сил продолжать сопротивление.

— Детектор вранья, — признался он.

— Детектор чего?

— Вранья. Аппаратура, которая обнаруживает любое фальшивое заявление. О каждом вранье сигнализирует звук «бум!», а после третьего вранья раздаётся «бум, тик, тик, тик!» Я хотел сделать назло Эле, чтобы она не рассказывала разных небылиц. Вот я и раздобыл специальную аппаратуру, раскрывающую фальшь в голосе. Я считал, что только Эля будет… что только она иногда что-то…

— Понимаю, — отец испытующе пригляделся к сыну.

— Детектор лжи. Робот должен выставлять за дверь твою несчастную сестру за каждое неосторожно сказанное слово. Хорош братишка!

— Нет, нет! Приказание удалить тётю исходило от мамы, — горячо запротестовал Петрусь.

Мама была поражена.

— Я ничего подобного не говорила!

— Как это? — жалобно спросил Петрусь. — Ведь ты же сказала: «Ликвидируй причину этих неполадок». А причиной была тётя Флора. Если бы ты сказала «перестань» или «помолчи», а то — «причину неполадок»…

— Мы уже поняли, что ты называешь причиной неполадок, — прервал отец. — И мне кажется, что будет лучше всего, если мы с мамой ликвидируем причину наших неполадок. Иначе за эти два месяца каникул вы наломаете ещё столько дров! Я быстро всё устрою!

Петрусь и Эля в отчаянии посмотрели друг на друга.

— Я-то за что? — заныла Эля. — Ведь я же ничего не сделала!