Айно Первик - Баба-Мора и Капитан Трумм

Теперь только до Бабы-Моры дошло, что случилось.

— Ох я несчастная! — завопила она. — Это я тебя запутала! Ты попал в заколдованный круг, мой бедненький Трумм!

Она принялась шептать заговоры, чтобы вызволить Трумма из злосчастного круга. Но капитан, видно, так разогнался, что никак уже не мог остановиться. Только тупо шагал вперед. Лишь после того, как он в очередной раз приблизился по им же протоптанной тропе к дому Бабы-Моры, глаза его прояснились настолько, что он узнал это место и заметил перепуганную Мору.

— Эмелина, — выдохнул он. — Я всю ночь стремился домой, но мне пришлось совершить целое кругосветное путешествие, прежде чем я добрался до родного порога.

Пошатываясь, капитан подошел к Бабе-Море, чтобы помочь ей подобрать с земли дрова и отнести их в дом. Когда он ухватился за большое полено, послышался громкий хруст. Все десять пальцев капитана обломились и попадали в снег.

— Это еще что такое? — удивилась Баба-Мора.

— Ты ведь не сердишься, дорогая Эмелина? — с тревогой спросил Трумм. — Я насквозь промерз и легко ломаюсь.

— Да ну их, эти пальцы, — счастливым голосом произнесла Баба-Мора, — давай лучше порадуемся, что ты не потерял в лесу ноги. Что бы тогда с тобой было, бедняжка!

Она наклонилась, старательно выбрала из снега все пальцы и сунула их в карман передника. Затем осторожно повела Трумма в дом. Там она усадила капитана у холодного очага, принесла витую свечу, зажгла ее и, капая воском, стала приклеивать пальцы Трумма к рукам. Эта работа требовала большого внимания, потому что пальцы надо было приставлять в правильном порядке и к нужной руке.

Потом она принесла дров и развела в очаге огонь.

— А теперь внимательно слушай, что я тебе спою, — сказала она. — Только смотри не засни. Если задремлешь и перестанешь следить за моим пением, может случиться беда.

Баба-Мора запела.

Обычно она любила петь смешные и глупые песни. Сейчас она пела совсем иначе. Это была старая-престарая песня, и, к сожалению, без слов. Вместо слов в ней были какие-то странные звуки. Капитан почувствовал, что песня покалывает его, как иголками, проникает в голову и в тело и словно бы отдаляет его от всего света. Страхи и ужасы, мучившие его ночью, когда он плутал в заколдованном круге, куда-то пропали. Необычная, приятная истома охватила Трумма. Но вместе с тем его непреодолимо потянуло в сон. С огромным трудом он удерживал глаза открытыми. Все вокруг поплыло перед ним, вещи то раздваивались, то снова становились на места. Леденящая скованность исчезла, пальцы приросли к рукам, тело стало мягким и вялым. Капитан блаженно закрыл глаза.

И тут раздался жуткий грохот. Капитан Трумм плашмя свалился на пол.

— Вот недотепа! — сердито закричала Баба-Мора. — Я же говорила, не смей засыпать! Теперь тебе придется лежать в постели и принимать капли. Не у каждого настолько твердый характер, чтобы из него можно было изгнать хворобу одной только песней.

Баба-Мора уложила Трумма в постель и дала ему капли.

На улице завывал ветер и плясала метель. Постепенно замело и тропу, которую проложил капитан, путешествуя вокруг света. Лишь кое-где в лесу еще была заметна белеющая полоса.

Капитану Трумму пришлось довольно долго пролежать в постели.

В путешествие вокруг света они больше не играли. И когда капитан оправился настолько, что смог, опираясь на подушки, сказать Бабе-Море, что, дескать, пора приниматься за книгу, та не стала спорить. Она приготовила чернила, отливающие золотом и зеленью, нашла на полке среди иголок и ниток ручку и принесла на стол стопку бумаги. На столе тут же возник ералаш.

— Ну, — сказала Баба-Мора и положила перед собой чистый лист, — начинаю писать книгу. Но предупреждаю, что от нее может быть больше худа, чем добра.

— Как ты можешь говорить такое, — возмутился задетый ее словами Трумм. — Это никуда не годится. Разве умная книга может принести вред? Тот, кто читает умную книгу, и сам становится умнее. От хорошей книги бывает только добро.

Он долго рассуждал о том, какая прекрасная и безоблачная жизнь будет у людей, когда Баба-Мора закончит свою мудрую книгу. Он говорил так долго, что щеки его разрумянились и глаза счастливо заблестели. Баба-Мора с нежностью смотрела на Трумма, который полеживал под мягким одеялом, в чистой рубашке, и говорил так красиво.

— Ты отдыхай, — ласково сказала она, — и ни о чем не тревожься. Я сделаю все как надо. А ты --">