Владимир Артурович Левшин - Три дня в Карликании

взваливать всю тяжесть славы! Кроме меня, к теории чисел приложили руку очень многие. Достаточно вспомнить великого грека Пифагора или всех тех, кто жил после меня: петербургского академика Леонарда Эйлера, московского профессора Пафнутия Львовича Чебышёва или более поздних учёных — советских математиков Льва Генриховича Шнирельмана, Ивана Матвеевича Виноградова… Да я бы мог вам перечислить их сотню. А вы всё приписываете мне!

— И всё-таки, дорогой мсье Ферма, то, что сделано вами, отнять у вас нельзя.

Ферма загадочно улыбнулся и сказал:

— При всём при том я доставил людям массу неприятностей.

— Приятно, должно быть, доставить хоть одну такую «неприятность» человечеству! — заметил Ньютон.

— Никто бы из нас от этого не отказался, — присоединился Лейбниц.

— Что же это за неприятность? — полюбопытствовал Сева.

— Мсье Ферма, — ответил Ньютон, — говорит о той теореме, которую он открыл и которую никто вот уже триста лет не может доказать.

— Её так и называют великая теорема Ферма! — добавил Лейбниц.

— Зачем же так громко? Я никогда не называл её великой, — возразил Ферма. — Она пришла мне в голову, когда я читал превосходную древнегреческую «Арифметику» Диофанта. Очень простая теорема.

— Теорема-то простая, — сказал Лейбниц, — и всё-таки доказательства никто до сих пор не нашёл!

— Вы забываете, — заметил Ферма, — что для некоторых частных случаев кое-кому удалось найти доказательство.

— Я говорю о том, — ответил Лейбниц, — что нет ещё полного доказательства вашей теоремы.

— А сами вы её доказали? — спросил Сева у Ферма.

— Лучше не спрашивайте, милый друг, — грустно ответил учёный. — Я доказал её, но… Всё дело в этом маленьком «но». Я записал своё доказательство на полях книги Диофанта, и, подумайте только, этот листок оказался вырванным!

— Вот как нехорошо портить книжки! — с досадой заметил Ньютон.

— Но вы, наверное, помните своё доказательство? Скажите его мне на ушко, а я его потом опубликую, — предложил Сева.

Трое учёных покатились со смеху. Они долго не могли успокоиться.

— Мой дорогой Гаврош… Не знаю, как вас зовут по-настоящему, — обратился наконец Ферма к Севе. — Ведь прежде, чем слушать доказательство, надо познакомиться с самой теоремой! Боюсь только, что это несколько преждевременно. Впрочем, если вам хочется, возьмите в библиотеке книжку и познакомьтесь с моей теоремой. Может быть, когда-нибудь я и раскрою вам эту тайну.

Учёные церемонно распрощались.

И мы опять пошли вперёд.

К нам приближался человек с гордой осанкой, в завитом пудреном парике. Он вёл под руку старика в маленькой круглой шапочке.

— Михайло Ломоносов, помор Архангельской губернии, — представился человек в парике, оставив в стороне своего спутника и подойдя к нам. — Сугубо счастлив видеть своих соотечественников, побывавших в превеликом царстве чисел. Числа не токмо несметну пользу, но и велику радость несут человеку… Коли́ко вы преуспели в науке арифметике? — спросил Михайло Васильевич у Севы.

— Не очень уж много, — ответил, вздохнув, Сева. — Арифметика это наука — ой-ой-ой! Никак мне не даётся. Трудная наука!

— Да, зело́ трудная, — ответил Ломоносов. — Небось самому приходится ума-разума набираться, книжки штудировать?

— Нет, — ответил Сева, — мы в школе учимся, у нас есть учитель.

— Ах, в школе? — удивился Ломоносов. — И всё-таки трудно? Ага, понимаю. Учиться охота, только времени нехватка. Я ведь тоже отцу помощником был, тяжёлый невод в море забрасывал да улов вытягивал. Ох, зело́ трудно было учиться. Да и денег на учение не было. Я понимаю вас, пытливый отрок.

— Вы ошибаетесь, Михайло Васильевич, — робко сказал Сева. — Мне не приходится невод забрасывать, я вообще ничего дома не делаю, даже за хлебом не хожу. Да и обучение у нас теперь бесплатное.

Ломоносов задумался.

— Сие мне непонятно, — сказал он. — И работать не работаете, и учитесь бесплатно, и всё ещё говорите, что трудно науку постигать. Чудно́! Ведь мне приходилось самому по книжке и грамоте и арифметике учиться, да и то, когда на это свободное время оставалось. «Арифметика» Магницкого — прекрасная книжка! Девятнадцати лет в Москву отправился. Пешим, в лаптях, с мешком за спиной! Вот как в наше время крестьянину учение-то доставалось.

— И всё-таки в ваше время, — вмешалась Таня, — учиться легче было. Ведь вы только одной арифметикой и --">