Михаил Юрьевич Лермонтов - Ашик-Кериб

нынче",— отвечал Ашик. „Закрой же глаза".
Он закрыл. „Теперь открой". Смотрит Ашик: перед
ним белеют стены и блещут минареты Арзерума.
—

—

—

—

„Виноват, Ага,
сказать,
ответил

что

—

мне

всадник,

ошибся; я хотел
надо в Каре".
„То-то же,—
я предупредил тебя, чтобы ты

сказал

—

Ашик,—

я

—

сущую правду; закрой же опять глаза.
Теперь открой". Ашик себе не верит, то, что это
Каре. Он упал на колени и сказал: „Виноват, Ага,
говорил

10

мне

трижды'

виноват

твой слуга

Ашик-Кѳриб;

но ты сам

знаешь, что если человек решился лгать с утра,
то
должен лгать до конца дня: мне по-настоящему надо в Тифлис".
„Экой ты, неверный!—
сказал сердито всадник.— Но, нечего делать, прощаю тебе. Закрой же глаза. Теперь открой",— прибавил он по прошествии минуты. Ашик вскрикнул
от радости: они были у ворот Тифлиса.
Принеся
—

искреннюю
седла,
конечно,

с

больше;

свою благодарность
Ашик-Кериб сказал

взяв свою суму
всаднику:
„Ага,
благодеяние твое велико, но сделай еще
если
я теперь
буду рассказывать, что
и

Арзиньяна в Тифлис, мне
никто не поверит: дай мне какое-нибудь доказательство".— „Наклонись,— сказал тот, улыбнувшись,—
в

один день поспел из

из-под копыта коня комок земли и положи
себе за пазуху; п тогда, если не станут верить
истине слов твоих, то вели к себе привести слепую, которая семь лет уж в этом положении,
помажь
ей глаза
и
она
увидит". Ашйк взял
кусок земли из-под копыта белого коня; но только
он поднял голову
всадник и конь исчезли. Тогда
он убедился в душе, что его покровитель был не
возьми

—

—

кто

иной,

как

Хадерилиаз (св. Георгий).

Только поздно вечером Ашик-Кериб отыскал
дом свой. Стучит он в двери дрожащей рукою,
говоря: „Ана, ана (мать), отвори! Я божий гость,
и
холоден, и голоден; прошу, ради странствующего твоего сына, впусти меня". Слабый голос
12

старухи отвечал ему: „Для
дома богатых и сильных;
свадьбы, ступай туда! Там

путников есть
теперь в городе
можешь провести ночь
в удовольствии".
„Ана,
отвечал он,
я здесь
никого знакомых не имею и потому повторяю мою
просьбу: ради странствующего твоего сына, впусти
меня!" Тогда сестра его говорит матери: „Мать,
я встану
и
отворю ему двери".
„Негодная!
отвечала старуха.
Ты рада принимать молодых
людей и угощать их, потому что вот уже семь
лет, как я от слез потеряла зрение". Но дочь, не
внимая
ее
упрекам, встала, отворила двери и
впустила Ашик-Кериба. Сказав обычное приветствие, он сел и с тайным волнением стал осматриваться. И видит он, на стене висит, в пыльном
чехле, его сладкозвучная сааз, и стал спрашивать
он у матери: „Что висит у тебя на стене ?"
„Любопытный ты гость,
отвечала она,
будет и того,
что тебе дадут кусок хлеба и завтра отпустят тебя
с богом".
„Я уж сказал тебе,
возразил он,—
что ты
моя
родная мать, а это сестра моя, и
потому прошу объяснить мне, что это висит на
стене 1?"
„Это сааз, сааз",
отвечала старуха сердито, не веря ему. „А что значит сааз?"
„Сааз
т6 значит, что на ней играют и поют песни".
И просит Ашик-Кериб, чтобы она позволила сестре
снять сааз и показать
ему. „Нельзя,
отвечала
старуха.
Это сааз моего несчастного сына; вот
уж семь лет она висит на стене, и ничья живая
—

ночлега

есть

—

—

—

—

—

1

—

—

—

—

—

—

—

—

—

—

13

до нее не дотрагивалась". Но сестра его
встала, сняла со стены сааз и отдала ему. Тогда
он поднял глаза к небу и сотворил такую молитву:
„О всемогущий Аллах! Если я должен достигнуть
до желаемой цели, то моя семиструнная сааз будет
так же стройна, как в тот день, когда я в последний раз играл на ней!" И он ударил по медным

рука

струнам,
петь:

и

струны

согласно

заговорили;

„Я бедный Кериб (странник),

и

и он начал

слова

мои

великий Хадерилиаз помог мне спуститься с крутого утеса. Хотя я беден и бедны
слова мои, узнай меня, мать, своего странника".
После этого мать его зарыдала и спрашивает его:
„Как тебя зовут?"
„Рашид" (простодушный),—
отвечал
он.
„Раз --">