Эна Трамп - Кирибан

по-русски. — Мы не всех закопали?

Художники подошли. Накуртка поднял глаза, осматривая лица. Все бритые наголо, молодые, накачанные.

Ткнули в спину — это тот, с эстампами, подобрался. Это было как спусковой крючок.

Накуртка молчал, когда ему связывали руки. Большого урона он не потерпел. Художники остановились. Тишина подмывала их убежденность.

— Что теперь?

— Поджарим.

Все повернулись к забытому огню. Соляру всю израсходовали. Но фанера уже горела.

Накуртка смотрел в выпуклые глаза. Толстый моргнул. В тот же миг Накуртка двинулся к костру. Все оцепенели, когда он встал на колени, боком, завел сзади руки в пламя. С минуту держал — потом стряхнул веревки в костер.

— Омон это вы, — он перешел на их язык. Слова, что и знал, забыл, но акцент ошеломил их подобно ушату воды. Сымитировать его невозможно. И не надо ничего имитировать.

Накуртка руки держал на весу. — Аптечка, — спохватился кто-то. Накуртка ждал, пока руки заливали пеной, затем вырвал их у неумело пытавшегося перебинтовать и присел к огню.

Ему вставили в рот сигарету. Он потянул пару раз, двинул бровью на сунувшегося с бутылкой. Сигарету вынули. Боль расходилась по всему телу, и он раздумывал, как же дальше.

— Так ничего не скажешь?

— Кто меня помнит? — Накуртка вытер плечом пробившуюся из глаза слезу.

Парни переглянулись.

— Я вас помню. Вы тут портреты углём рисовали. Лев, — он пробился вперед, протягивая руку. — Ой. — Он убрал руку.

— Сейчас вспомнил? — Глаз был мокрый; но слез он больше не вытирал.

— Болит? — вместо ответа, кривясь так, будто ожоги были заразными.

— Не в этом дело. — Накуртка поднял лицо; ЩЕКИ были мокрыми; и их холодил холод этой бесснежной зимы. — Здесь на кладбище, — заговорил он по-русски. — Была девчонка, наркоманка, умерла лет восемь назад от спида. Я с ней был не знаком, даже не видел никогда, но ходил, потому что никто не ходит.

Художники молчали. Потом они потихоньку стали расползаться. Когда Накуртка открыл глаза, он был один. Фанера догорела. Чем дальше на юг, тем холоднее. У моря он бы нашел, как протопить.

— Пойдешь ко мне? — Художник с эстампами, собравший и сваливший их все в рюкзак — картинки были маленькие, в две ладони, — подошел сзади.

— Покупают? — Накуртка кивнул.

— Я не то. То моральная поддержка.

— Засунь их себе в сраку.

— Та… не злись. — Художник усмехнулся. — Не надо было… так…

— А как? — Слезы опять начали литься. — Я не школьница, попавшая под групповуху с особым цинизмом.

— Та я знаю, шо ты не школьница. Ты Павло.

Накуртка перевалился на колени, встал, не касаясь руками.

Он шел первым, художник, похмыкивая, плелся сзади. — Тут сворот, — сказал он.

Накуртка обернулся, свернул.

3.

У художника оказались клопы — а он даже почесаться не мог. Пузыри к утру полопались, руки текли, как тряпка с творогом. У художника не нашлось даже зеленки — можно было посмотреть у другого художника, у того нашлось бы. Травмпункт был закрыт, на двери карандашом написали адрес другой травмы. Накуртка посмотрел на руки. Месяц, подумал он.

На перекрестке новенькая кабинка, как будто ее не коснулись беспорядки. Сияли метровые буквы EMERGENCY HELP. Накуртка локтем отдавил ручку двери вниз.

Внутри был стул, как в банкомате. На щите горело: «ОПЛАТА КАРТОЙ». «ОПЛАТА НАЛИЧНЫМИ». Накуртка выбрал локтем. Далее пришлось пальцами. Накуртка сунул бумажку в засветившуюся зеленым щель.

Банкомат проглотил купюру. Заиграла музыка, приятный женский голос из динамика пропел:

— Это пункт скорой психологической помощи. Меня зовут Юлия. Все проблемы коренятся в детстве. Вы хотите об этом поговорить? Нажмите «да», «нет».

— Мне нужно поспать, поесть и согреться, — сказал Накуртка.

Автомат зажужжал, переваривая ответ.

— Вы хотите об этом поговорить? Нажмите «да», «нет».

Накуртка вышел.

Через сорок минут он пришел в другую половину города. Поднялся по заплеванной лестнице, постучал каблуком.

— Павлик? — Художник полез обниматься. Накуртка отшатнулся, пролез, лавируя между холстов. В комнате, заваленной холстами в рамах и пахнущей сложной смесью гари и растворителя, он увидел Веру. Она была одетая.

— Побачь, — пожаловался художник, входя. — Отопление дали, но до нас не доходит. — Так же, как Накуртка, он разговаривал на двух языках.

Накуртка у печки впивал спиной тепло. Труба была выведена в форточку, но холодный --">