Иоасаф Арианович Любич-Кошуров - Саксонский узник

Annotation

(Из украинских преданий).

Любич-Кошуров Иоасаф Арианович

Иосаф Арианович Любич-Кошуров

I.

II.

III.

IV.

Любич-Кошуров Иоасаф Арианович

Саксонский узник

Иосаф Арианович Любич-Кошуров

Саксонский узник

(Из украинских преданий)

I.

 По предместью узким, кривым переулком ехали два всадника в длинных дорожных плащах из толстой коричневой материи.

 Были поздние сумерки. В городе звонили к вечерне.

 Тускло мерцая, потому что лампада еще не разгорелась в нем, как следует, бросая на стену красноватый отблеск, плыл вверх по воздуху у городских ворот большой фонарь с закопченными стеклами; слышно было, как визжит железный блок и как гремит и стукает о блок звеньями железная цепь, за которую тянули фонарь.

 Всадники подъехали к воротам.

 Фонарь осветил в эту минуту, вделанную в стену над воротами икону в металлической раме и застыл против нее, слабо вздрогнув; красноватый отблеск от него разлился шире, стал ярче и заколыхался на стене. И на земле около ворот, как раз под фонарем, задвигалась и задрожала черная круглая тень.

 От стены отделился человек, должно быть, тот самый, что поднимал фонарь, в темном широком балахоне, напоминавшем покроем монашескую рясу, подпоясанном веревкой, сгорбленный, с лысиной во всю голову, с клочьями совсем белых, как льняной хлопок, волос на висках. Свет от фонаря блеснул на его лысине.

 Подняв голову, он внимательно поглядел на всадников, потом повернулся и крикнул в ворота:

 -- Эй, Шлёма! Это, должно быть, твой! Ведь вам нужно Шлёму? -- спросил он.

 В воротах послышался смутный говор нескольких голосов.

 Старик в темном балахоне отступил шаг назад и сказал:

 -- Сейчас он придет.

 Говор под воротами стих. В свете фонаря блеснули броня и медный шишак. Круглое, с отвислыми щеками и рыжими густыми усами, лицо глянуло из мрака, густившегося за воротами... И сейчас же броня потухла, и лицо ушло в темноту.

 Снова в глубине ворот раздался говор.

 Голоса доносились неясно: разговор шел вполголоса.

 Всадники за все время не проронили ни слова. Два или три раза они только переглянулись и пожали плечами.

 Старик в темном балахоне продолжал наблюдать за ними, стоя все на одном месте с засунутыми за пояс руками.

 Грубый голос крикнул вдруг из-за стены отрывисто:

 -- Проезжайте!

 -- Проезжайте, -- сказал и старик и посторонился.

 Всадники тронули коней и, когда кони двинулись с места, чуть-чуть качнулись в седлах. Шагом они въехали в ворота.

 Под воротами было темно, но все-таки было можно рассмотреть несколько фигур в панцирях и шишаках и одну фигуру тощую, худую и высокую в каком-то длинном одеянии.

 -- Я здесь, панове! Вечер добрый! Посторонитесь, вельможные рыцари.

 Тощая фигура двинулась навстречу всадникам, выскользнув юрко и проворно из кучки панцирников.

 -- Вот я! Ой, и ждал же я вас!.. Сюда, сюда, панове!.. Ой, пане, смотрите не задавите вашим конем бедного Шлёмку! Тогда пропали мои злотые!..

 И "бедный Шлёмка", еврей-старьёвщик очень хорошо известный всему предместью, вдруг быстро прянул в сторону, сразу оборвав свою речь, и прижался плотно, словно прилип к стене, расставив по обе стороны длинные худые руки с широко растопыренными пальцами.

 Всадники проехали ворота и очутились на небольшой площади.

 Площадь, обстроенная небольшими под черепичными кровлями старыми с облупившейся штукатуркой домишками, была залита вся белым месячным светом. Месяц уже стоял довольно высоко на небе, огромный и красный. Словно окровавленный, озаренный отблеском пожара щит поднимался над городской стеной между её зубцами.

 Через площадь наискось шла широкая

--">