Эдгар Борисович Дубровский - Холодное лето 53-го (с иллюстрациями)

— Жива, жива твоя Саша, в порядке.

* * *

Барон тогда упал от удара по ноге — пуля попала в мякоть, ни кость, ни артерия задеты не были. Пока он в этом разбирался, стрельба закончилась, и он, до выяснения обстановки, пополз к берегу, благо тот был близко, спустился с низкого обрывчика на песок и залез в нишу под нависшим дерном, пронизанным корнями прибрежного тальника.

* * *

Старобогатов умер. Басаргин закрыл ему глаза. От пристани нерешительно приближались Фадеич и Зотов. Начали выходить из изб старухи и старики. Солнце садилось.

Возле служебной комнаты, где у Фадеича стоял сейф, было сложено оружие: автомат, карабин, ружье, два обреза и наган. Фадеич и Зотов переносили все это в комнату. Что влезло в сейф, было Фадеичем заперто там. Остальное он сложил в сундук со старыми флажками речной сигнализации и запер. Потом с государственным видом запер дверь комнаты.

Два старика дожидались окончания этой операции.

— Насчет покойников, — сказал маленький старик.

— Якова похороним на кладбище… — стал рассуждать Фадеич. — Манкова надо в город везти, по месту жительства и для решения начальства.

— А этих?

— Как следствие решит.

— Что ж, так и лежать им? Ночь, собак перевели — кто хошь из тайги придет, росомаха, лиса, потратят покойников-то.

— Надо всех положить в ледник, — сказал Зотов.

— Дак там рыба.

— Выкинуть! Рыба…

— А это дело, — оживился Фаденч. — И запирается.

— Сколько гробов ладить? — спросил маленький.

— Один, — сказал Фадеич. — Для Якова. А пока светло еще, идите соберите всех: в лесу трое, да тут… Лошадь с волокушей. И ты иди, — добавил он Зотову.

— Я?! Да я весь день на мушке у них жил, а теперь мне их же и таскать? Да если в не я.

Дверь Фадеичевой комнаты распахнулась, на пороге стал Басаргин. Он был без свитера, Лида бинтовала его торс, и когда он вскочил, бинт поволочился за ним.

— Ты?! — Басаргин пристально смотрел на Зотова. — Ты у меня на мушке был!

— Озверел совсем! — Зотов попятился. — Если в я их не сдержал, они бы всех перебили.

— Ты мне сегодня не попадайся, — очень тихо сказал Басаргин.

Испуганный Зотов пошел к сходням, крикнув:

— Ничего я таскать не буду!

— Фадеич, — позвал Басаргин и вернулся в комнату. Здесь Саша заваривала чай. Он сел. Лида стала его добинтовывать.

— Все не привыкну тебя называть Сергеем, — Саша хотела что-то спросить у него и не решалась.

— Зови Лузгой, тебе можно.

Вошел Фадеич.

— Копалыча надо похоронить здесь, — сказал Басаргин. — Мне надо знать, где его могила.

— Не могу. Как определенного на поселение… Надо предъявить власти.

— Ты пристанью командуй, людям ты не начальник. Копалыча похороним здесь.

— Как капитан рейда… — начал Фадеич.

Лузга взял со стола ту самую ложку и с такой силой воткнул в столешницу, что труба на самоваре покосилась.

Фадеич притих. Саша с отвращением посмотрела на ложку, подняла с пола свитер.

— Пойду постираю.

Она вышла. Лида кончила бинтовать Басаргина, склонилась и поцеловала его плечо. Он опустил голову.

* * *

Фадеич и Басаргин пили чай. Басаргин сидел на том месте, где вчера пил чай Манков.

— Сильно тебя? — спросил Фадеич.

— Скользнуло по ребрам.

Помолчав, Фадеич стесненно сказал:

— Лузга… э-э, то есть, Сергей Петрович, вот спросят тебя — там! — как все было, а ты возьми и скажи: мол, я, ну — Сергей Петрович, мол, выполнял указания капитана рейда. А?

Басаргин спросил его, думая о своем:

— Говорили, у тебя есть белая сорочка, крахмальная.

Фадеич удивился ходу его мысли, но полез в сундук и извлек белую сорочку и постукивающий пристежной воротничок.

— Я надену, — сказал Басаргин.

— Бери, конечно, — Фадеич решил, что понял. — А там, значит, так и скажешь: мол, приказ был…

Басаргин надел сорочку, пристегнул воротничок перед зеркальцем, вгляделся. Двенадцать лет не надевал он ничего подобного!

Вошел маленький дед с небольшим осетром.

— Бери рыбу, Фадеич, с ледника сняли, ночь теплая, надо есть ее.

— Всех снесли? — строго спросил Фадеич.

— Ага. Семерых. Весь ледник заняли. Манкова втроем еле подняли. Как каменный. Ох, мужик был!.. А Якова положили в доме. Старухи там по-своему, свечки… все…

— А Копалыча? — спросил Басаргин,

— Дак со всеми, на лед.

— Тогда почему семь?! Тех шестеро, Манков и Копалыч — должно быть восемь.

--">