Михаил Никитич Ишков - Супердвое: версия Шееля

агитку в патриотическом или либеральном духе. Этих «измов» не надо. Этого история не любит. Ты обязан исходить из той версии, которую я сейчас озвучил. Это обязательное условие.

Я бросил взгляд на краешек стола.

Там, в облаке табачного дыма, при желании вполне можно было различить неизвестное науке существо. Оно подтвердило – пора, мой друг, пора! Время агитационных воплей, сенсационных открытий, безумных догадок насчет Багамского треугольника, козней инопланетян, провокационных интерпретаций событий минувшей войны миновало. Пришла пора повнимательней относиться ко всякого рода тайнам, строго спрашивать с многочисленных «экспертов» и «знатоков», дорвавшихся до телевизионного экрана, и, если уж браться за работу, то на надежной, пусть и во всем недоказуемой, основе. Желательно в форме романа. Как утверждал Николай Михайлович вкупе с небезызвестными Сен-Жерменом и Нильсом Бором, живая тайна должна напрямую отражаться в человеческих судьбах. Это единственный критерий истины, подтвержденный незабвенным Заратустрой. Если нет, значит, перед тобой выдумка.

Конечно, миллионы наших погибших солдат хотели бы знать, по какой причине они одни три года тянули кровавую лямку и ложились в шар земной.

Я усмехнулся.

– Это не так просто. Это не каждому дано. Это тебе не мебеля искать.

– Знаю, – кивнул Питер фон Шеель. – Но ты попробуй. Моя мать погибла в сорок третьем году в медсанбате. От бомбы. Прямое попадание.

– Но?..

– Что «но»?! Если берешься, пришли e-mail. Тебе отправят материалы. Там, кстати, будет и часть воспоминаний Трущева. Оставшуюся отыщешь сам.

Часть I. Охота на большевистского зайца

История будет снисходительной ко мне потому… что я сам напишу ее.

У. Черчилль

Глава 1

Долгожданный ответ я получил через неделю. В присоединенном видеоклипе героический советский разведчик Алекс-Еско фон Шеель, сумевший найти общий язык с Нильсом Бором, уберечь Адольфа Гитлера от подготовленного на него покушения и прикоснуться к главной тайне последней войны, приветствовал меня с присущей только баронам учтивостью – «дорогой друг»… «рад новой встрече»… «попробуем объединить наши усилия»… «любовь к истории подразумевает также любовь к борьбе за недоказуемые ценности»… «но прежде о себе»… «вынужден детально объяснить, коим образом я оказался в самой гуще событий»…

Алекс-Еско всегда отличался изысканностью стиля. Он смаковал русские слова, как только может смаковать их иностранец, вжившийся в нашу шкуру, повоевавший за нас и сумевший разглядеть в моих соотечественниках много чего, что не следовало бы разглядывать.

«…свое германское детство я вспоминаю с трудом. Все отшибло советское прошлое, и прежде всего требование отца стать в России своим. Я старался изо всех сил, и вот результат – многое утеряно.

Я никогда не говорил об этом с Альфредом-Еско – чуял, отец ни за что бы не поверил, что арийский ребенок способен что-то забыть. Тебе известно, он был фанатик, и, к сожалению, фанатик думающий. Я с горечью говорю об этом. На исходе войны познакомившись с семейной тайной, я бы назвал его скорее безумцем, чем слепым приверженцем национал-социалистических бредней о «крови и почве».

Согласись, к медицинскому случаю следует относиться куда более снисходительней, чем к так называемому «патриотизму», «верности долгу», «благоговению перед предками» – например, к осмыслению подвига Вотана, пронзившего себя копьем и девять дней провисевшего на дереве Иггдрасиль для обретения способности провидеть будущее.

Поверь, дружище, это было всерьез. Поступив в пионеры, я покорно выслушивал его сказки насчет полой Земли и вечной борьбы огня со льдом. Это продолжалось до того самого момента, пока мне в руки не попала книжка профессора Оберта «Die Rakete zu den Planetenräumen»^[1]. Оберт в обнимку с Марксом и Циолковским, с которыми я познакомился, вступив в комсомол, оказались куда более интересными собеседниками. Они здорово помогли мне в поисках идеала или вечного двигателя или того, что можно было бы назвать идеалом или вечным двигателем. Эта помощь оказалась куда более существенной, чем самые страстные вопли насчет «превосходства нордической расы» и «необходимости повелевать недочеловеками».

От нашего дома в Дюссельдорфе в памяти --">