Семен Майданный - Крестовый отец

отмачивал свою гнилую шутку, прощаемую разве в гопницком парадняке, явно не предполагал такого продолжения банкета.

«Не прибить бы козла насмерть», – рука Сергея не чувствовала серьезного веса. Он развернул вислогубого, взвизгнувшего «ты чего?!», захватил левой кистью горло, правую положил на затылок и опустил засранца губами на придвинутую к стене тумбочку. Полетела на пол пластмассовая кружка, подпрыгнул на газете футляр для очков, сплющилась, накрытая мордой лица, «беломорская» пачка. И еще раз теми же губами об ту же тумбочку. Потом, как помойную куклу, Сергей отбросил губастого на шконку, на ту, что ближе к двери и параше.

Развернулся к следующему под девизом «Будь проще, и к тебе потянутся люди». Ясен хрен, раз чучело в «USA» из ихней кодлы, надо ж заступаться за такое ценное чмо. Господи, умоляю, сбацай амнистию для фуфлыжников, чтоб имя «Вор» снова зазвучало гордо.

С койки сползал крепыш с боксерским носом. Сползал, как жидкое говно по трубе, – неторопливо, степенно, дескать, успею я тебя сделать. Сергей дал ему утвердиться на обросших жиром цирлах. Мог бы и не позволять, оставить сидящим в «боксерской» позе – прижимая руки к животу и скуля. Но тогда бычара дешевый еще бы что-то об себе мнил. Типа, ты меня подловил, а то бы я…

Они стояли друг против друга в проходе между двухъярусными койками. Сергей касался спиной выступающего края тумбочки. Ростом боксер был выше Шрама на голову, шире раза в полтора. И, конечно, сильно надеялся на козырный перевес в килограммах.

– Че, крутой очень? – Вопрос без запинки покинул кривящийся рот. Видать, его любимый заход на драку, отлетает без натуги, без морщин на лбу.

Вопрос из тех, на которые так и тянет отвечать серьезно и подробно.

– Да, – честно сказал Сергей. – А ты – чмо драное.

Нельзя ж так беспонтово дрыгать плечом, выдавая ударную руку, нельзя ж так откровенно обозначать, когда ты собрался бить. Это тебе не проштрафившихся барыг колошматить, не интеллигентов метелить, не в «ночниках» перед щуплыми студентишками выеживаться. Кича любит победу, и ее не колышет, как победа достанется.

Пропуская кулак гасить пустоту возле тумбочки, Сергей запрыгнул на нижнюю шконку, сжал руками край верхней и зарядил ноги в серых «найках» навстречу квадратной голове. Кроссовочные подошвы влепились в фасад бритого чердака, но боксер устоял. Ну мозгов-то нет…

Без мига передышки Сергей метнул себя назад, спиной на чье-то одеяло, на чье-то дрыхнущее тело, до того сграбастав боксера за рубаху. Валя мурло за собой.

Подбородок быка чавкнулся о край верхнего яруса, зубы клацнули. А Сергей, перекатившись, вернул себя на исходную, к тумбочке. И с этой позиции провел коронку: носком кроссовки снизу вверх, по-футбольному, в коленную чашечку. Это тебе не ринг, по которому скачи вольным мячиком, как хочешь, Тут свои примочки, свои апперкоты, стойки и зашиты, короче, свои приемы на узкой полосе между горизонталями коек.

Боль сгибает боксера пополам. А теперь сложенными в замок руками сверху по кумполу. И – когда бритая башка поравнялась с нижним ярусом – сбоку коленом в челюсть.

Жалость понимают только бродячие собаки. А таких уродов надо допрессовывать, размазывать, втаптывать сразу и навсегда, давить, как тараканов. Чтоб и остальные сразу усекли, что к чему. Таков закон крытки: начал бить – добивай. Не уверен, что допрешь до упора, сделай все, чтобы не лезть в разборку, и сиди смирно, кури спокойно в сторонке с мужиками, там тебе место.

Еще бы пару штришков нанести для завершения картины «Поединок благородного витязя с идолищем поганым», да некогда пока. Что, собственно, и ожидалось, и отслеживалось – в разборку вписывался молдаванин. Сейчас он распрямлялся в проходе между койками. За спиной у Шрама. Но лет десять уже как отвычен Шрам забывать о корешах тех, с кем ввязывается в мордобой. Поэтому с начала схватки пас косяками копошение третьего хмыря из удалой компании. Видел, как рука молдаванина сшастала под матрас. Видел, как молдаванин перебрасывает узкое жилистое тело к краю. Футы-нуты, какие мы, блин, коварные.

Сергей развернулся, делая шаг назад. Руку, брошенную ему в печень и удлиненную на блестящее, тонкое жало, он перехватил за запястье. И просто сжал.

Не было у Шрама шаолиньских учителей, которые говорили бы ему: «Запомни одно, сынок: для волчьей драки насмерть, а не для красочного поединка бабам в потеху, не так важны бугристые мышцы и знание каратешных --">