Максим Есаулов - Потерявшие солнце

черными штрихами извивались на фоне единственного окна, горящего на противоположной стороне двора.

– Ну я тогда пошел, а то у меня еще заявки там, еще… – Шестобок махнул рукой. – Счастливо оставаться, не перетруждайся!

«Ага, сейчас, целая бочка заявок, – подумал Антон, – точнее, полная бутылка заявок». А вслух сказал:

– Бывай.

От поиска понятых в третьем часу ночи для осмотра сумки и изъятия пустого шприца он отказался сразу и безоговорочно. Для этой цели существовал «Твикс» – парочка бомжей, живших на чердаке РУВД за мытье полов и освобождение кабинетов от пустой посуды, которые за бутылку пива готовы были подписать признание в убийстве Кеннеди. «Ценностями», по выражению сутулого врача, были находившиеся в сумке две пары дешевых серег, разорванная серебряная цепочка с кулоном и обручальное кольцо. Видимо, любитель кайфа промышлял гоп-стопом, скорее всего беззаявочным. Документов в сумке не было, зато имелся супербестселлер про Бесноватого, зачитанный до дыр. Осмотр занял не более пятнадцати минут. Антон закинул сумку с изъятым имуществом на плечо и, закуривая, прикинул, что лучше: ломиться в какую-нибудь квартиру с просьбой позвонить или идти пешком, что равносильно форсированию Фонтанки вплавь. Опять тупо заныл затылок.

Замок лязгнул так неожиданно, что он выронил изо рта папиросу. На площадке пролетом ниже появилась ленточка света, которая превратилась в прямоугольник, в нем возник женский силуэт в бордовом халате. Вспыхнул огонек зажигалки. Антон кашлянул предупредительно и медленно стал спускаться. Против его ожидания женщина не испугалась, а, не меняя позы, встретила его долгим взглядом прищуренных глаз. Ей было около сорока, у нее была длинная красивая шея и пышные, собранные в «конский хвост» темные волосы.

– Его увезли? – спросила она мягким голосом, затягиваясь сигаретой.

– Да. А это вы вызывали? – догадался Антон. Она кивнула. – Он жив. Просто наркоман.

– А я так испугалась. Вышла покурить, а он лежит. – Ее сигарета догорела почти до фильтра. – У меня соседка астматичка… а все равно не могу заставить себя не курить поздно. Страшно, но курить хочется.

– И часто вам не спится?

– А вам?

– Каждый раз, когда дежурю. – Антон поморщился от головной боли. – Можно от вас позвонить?

– Конечно, – она посторонилась, пропуская его, – и извините за глупые вопросы, просто книгу читала хорошую, вот и настроение такое.

Кухня, куда вела входная дверь, была чистой и аккуратной. Два холодильника, два пенала, два стола. Один наполненный старушечьим духом: чугунный утюг, сковороды эпохи опричнины, банки с соленьями. Другой – покрытый розовой салфеткой, с искусственными тюльпанами в глиняной вазе. Початая бутылка ликера «Шартрез», рюмка на высокой ножке, у телефона книга Мопассана. Антон машинально бросил взгляд на вешалку на стене: никаких следов мужчины. Он набрал номер телефона дежурки.

– Михалыч, Челышев с Фонтанки. Я закончил, забирай меня отсюда. Нет, пешком не пойду: я с вещдоками. Да, два чемодана баксов, не пойду, боюсь грохнут. Пришли тачку, отстегну. Понял, договорились!

– Меня Ира зовут. Может, чашку кофе, пока машина за вами не пришла? – Она, не дожидаясь ответа, поставила на плитку кофейник.

При свете Антон разглядел глубокие морщины у нее на шее, жировичок на виске и застиранные до белизны обшлага халата. «Чашка кофе, рюмка ликера, старая тахта со скрипом и киношными стонами, пустые слова. Ги де Мопассан, „Шартрез”, искусственные тюльпаны на розовой салфетке. „Меня Ира зовут”, сорокалетняя гимназистка. И одиночество, чужое одиночество. Нет, мне хватит своего».

– Спасибо. Простите, но машина уже, наверное, подошла.

На дворе снова лепил вслепую серый грязный снег, который таял, едва попадая на асфальт. Ветер остервенело рвал свисающие с крыши куски кровельного железа. Антон вышел на набережную и, подойдя к ограде, закурил в ожидании машины, до приезда которой оставалось еще не менее четверти часа.

* * *

Цыбин смотрел на воду. Ледяная зыбь Фонтанки холодком елозила под сердцем. Он не волновался. Он уже давно не волновался. Просто его тяготила осень. Хотелось тепла, синего неба, шуршащей на ветру листвы. И причем именно здесь: где-нибудь в Комарово или Зеленогорске, а не на каком-нибудь пляже Коста-Брава, заполненном бритоголовым быдлом из Тамбова, Рязани или Набережных Челнов. Он посмотрел на часы: Солитянский опаздывал на четыре минуты. Цыбин знал, что --">