Анатолий Филиппович Полянский - Под свист пуль

здесь, по склону, опоясывая небольшой хребет, стоял так называемый «город мертвых» — соседство не из приятных. По отлогому склону сверху сбегали замшелые покосившиеся каменные гробницы-кубики без окон, некоторые из них стояли тут не одну сотню лет. И венчала все это, как бы охраняя покой усопших, старинная высокая сторожевая башня, торчащая над долиной кривым серо-зеленым зловещим рогом.

Когда Агейченков смотрел на этот бесконечно стекающий с горы поток могильников, ему становилось не по себе. Он помнил рассказы местных старожилов об этом зловещем месте. Сюда попадали не только усопшие, но и живые люди, и далеко не по своей воле. Если раньше в чеченской семье кто-то заболевал, скажем, чумой, тифом или проказой, их всех до одного палками выгоняли из жилищ и с воем и улюлюканьем сопровождали сюда, в «город мертвых». Без различия пола и возраста загоняли людей в одно из этих крепостных строений и замуровывали навечно…

Поспешно подошел дежурный по комендатуре. И уже по тому, как он суетливо вскинул руку к головному убору и заговорил сбивчиво, Агейченков понял: опять что-то случилось. И не ошибся. Весть не предвещала ничего хорошего.

— В отряд прилетел полковник Улагай, — торопливо доложил дежурный. — Вас немедленно требует!

Агейченков усмехнулся. Контрразведка уже на месте, быстро они сработали. Теперь поднимается такой шум… Он знал Улагая давно, еще майором. Тот всегда был въедливым мужиком, что само по себе, возможно, и неплохо, если бы к этому не добавлялся шумный и, откровенно говоря, склочный характер. С годами, тем более, когда Роман Трифонович стал начальником особого отдела регионального управления, эти качества в нем усилились. Везде, где появлялся Улагай (а без особых причин он в погранотряды не приезжал), начинались громкие скандалы и делались определенные выводы.

Николай Иванович понял, что и его не миновала чаша сия. Но, как бы там ни было, поспешить в штаб отряда следовало — Улагай не любил ждать. Небось там уже устроил шабаш…

Гокошвили предложил наскоро перекусить. Когда еще доберутся они до штаба, часа два пройдет, а у них все уже готово — больше пятнадцати минут не задержатся.

— Спасибо, Арсен Зурабович! — поблагодарил Агейченко, прекрасно понимая, что командир прав: быть ему сегодня без обеда. Но здесь задерживаться дольше ему было не резон. Да и не до еды. Он ясно представлял себе, какой неприятный разговор ему предстоит…

Поскольку Агейченков был ко всему готов, его удивило то, что контрразведчик, хотя и кинул на него косой взгляд, но пригласил присесть и начал говорить совсем не так, как обычно. Улагай всегда распекал провинившихся стоя и обращался только по фамилии, в крайнем случае — по званию. А теперь… Агейченков не поверил своим ушам.

— Садись, Николай Иванович, разговор у нас будет долгим.

Это было что-то новое и непонятное…

Улагай закурил свою знаменитую, закрученную вопросительным знаком трубку и, окутавшись дымом, покачал головой.

— Не дают нам спокойно спать масхадовцы, кость им в горло… И когда это только кончится?

— Полагаю, не скоро, — осторожно заметил Агейченков, заполняя затянувшуюся паузу.

— Вот и я так думаю, — задумчиво протянул контрразведчик, попыхивая трубкой.

Небольшая палатка была уже полна табачного дыма, который Агейченков не переносил. Он не курил с лейтенантских еще времен. Однажды неосторожно сказал своему первому начальнику капитану Васильеву, что человек, дескать, должен уметь избавляться от вредных привычек. Капитан посмотрел на него насмешливо и язвительно заметил, выразительно глядя на дымящуюся в руках лейтенанта сигарету: вот, мол, и подайте пример! Скептицизм Васильева, а тот был для него авторитетным человеком: первый начальник заставы как первая любовь, — задел Агейченкова, и он запальчиво сказал: «Вот возьму и брошу!» Капитан засмеялся: «Свежо предание, да верится с трудом. Марк Твен сто с лишним раз давал подобные обещания: бросал и начинал снова!» Агейченков вспыхнул: «А у меня этого не будет!» И, выложив на стол пачку сигарет, сказал старшине заставы, сидевшему тут же, чтобы забрали ее и ни в коем случае не отдавали.

Честно говоря, он потом не раз пожалел о своем скоропалительном решении. Курить хотелось страшно. Неделю маялся так, будто его мучила зубная боль. У каждого идущего навстречу он готов был вырвать сигарету и закурить. Но все-таки выдержал! С тех пор к табачному зелью --">