Антон Игнатьевич Бакунин - Убийство на дуэли

вычислениями научного характера, о которых я уже и не упомню^[5].

И вот когда, провозглашая восемь часов, прозвенели, пропели, пробили часы в кабинетах Бакунина, но еще не ударили семь минут спустя главные часы в комнате Карла Ивановича, тогда-то раздался телефонный звонок. Конечно же, в ту минуту мне и в голову не пришло, что это тот самый звонок, которого мне следовало ждать минувшие полгода. Отвлеченный рассказами Бакунина и мыслями о возможном переселении в самые далекие края и местности вселенной, я даже не обратил бы на него внимания, если бы не желание полюбоваться на Бакунина, разговаривающего по телефону.

Нужно сказать, что беседовать по телефону Бакунин любил больше всего на свете. Хотя, переписывая во второй раз свои записки^[6], я подумал, что из всего, чем Бакунин занимался, невозможно найти что-нибудь такое, чему нельзя было бы предпослать то же утверждение.

Ничуть не опасаясь ошибиться, можно уверенно сказать, что больше всего на свете Бакунин любил пить шампанское, водку и всевозможные вина, закусывать все это жареным поросенком с хреном^[7] и всякими другими яствами, спать до обеда, мчаться на тройке, вырывая вожжи у своего знаменитого чудо-кучера, спорить и разглагольствовать по любому поводу и без повода, заводить романы как с роковыми женщинами, так и с тихими, томными красавицами — не буду продолжать, иначе этим перечнем мне придется заполнить все мои записки, страниц эдак на триста двадцать.

Проще сказать, что все на свете Бакунин любил больше всего на свете. Но особенно любил он разговаривать по телефону. Общение с собеседником, которого он не видел перед собой, казалось ему чудом. И потому он жестикулировал и за себя и за собеседника, его жесты и мимика в течение десятиминутного телефонного разговора являли такую гамму, такую симфонию чувств, которая по суммарной энергии равнялась суммарной эмоциональной энергии трех знаменитых пьес русской сцены^[8].

Картинно подбоченясь, Бакунин снял трубку. Все заботы, связанные с угасанием вечного светила, тут же улетучились. В глазах его загорелась надежда, в трубке раздался мужской голос — надежда тут же угасла, но явилось любопытство, сменившееся радостью узнавания:

— Ба, Аркадий Павлович, — весело перебил он звонившего. — Как убит? — удивленно, ошарашенно воскликнул он еще через секунду. — Террористы? По всем правилам?.. Две пули… Но как же… Конечно, братец, немедленно приезжай… Ах, да, — он смутился. — Погоди, сейчас, сейчас.

Бакунин положил телефонную трубку на рычаг аппарата, и в то же мгновение закончился спектакль телефонного разговора — калейдоскоп разнообразнейшей мимики исчез, выражение тяжелой утраты отразилось на его вдруг замершем, окаменевшем лице.

— Убит князь Алексей Андреевич Голицын, — тихо сказал Бакунин.

— Террористами? — почти шепотом, не столько вопросительно, сколько утвердительно спросил я, не менее Бакунина потрясенный известием.

— Возможно. Но скорее всего нет, — задумчиво ответил Бакунин. — Убит во время дуэли…

— То есть убит на дуэли? — удивился я.

— Не убит на дуэли, а убит во время дуэли, — пояснил Бакунин. — Убит злоумышленником. Убит в тот самый момент, когда стрелялся с членом Государственной думы Толзеевым. Убит двумя пулями. Точнее, одной ранен, второй убит — полагаю, террористы бы до такого не додумались… — Бакунин умолк и тут же спохватился: — Пристав звонил из аптеки на углу — он, наверное, уже у двери… — Выражение лица Бакунина изменилось на просящее, даже заискивающее. — Князь, голубчик, ты бы впустил его…

— А Василий? — я отрицательно покачал головой.

— Ну, князь, душа моя, — в глазах Бакунина было столько мольбы, что я едва нашел в себе силы в последнюю секунду отказать ему в просьбе.

— Помилуйте, Антон Игнатьевич, — что угодно, но Василий…

— Да он и слова не скажет, — наигранно-беспечно начал Бакунин, но, прочитав на моем лице твердую решимость, умолк и сокрушенно вздохнул, поднялся из-за стола и, уже совсем лишившись надежды уговорить меня, как опытнейший интриган и сердцеед, не преминул использовать последнюю уловку. — А ведь я, князь, затруднился бы найти такую просьбу, в которой смог бы отказать тебе…

К тому времени я прожил подле Бакунина уже почти полгода и потому не попался на этот элементарный, но очень действенный для наивного и простодушного человека крючок.

— Антон Игнатьевич, вы --">