Патриция Вентворт - Ускользающие улики

Лично она согласилась бы открывать дверь с черного хода, и то лишь в крайнем случае.

Розаменд, отлично знавшая эти причуды, заключила, что в дверь звонили уже не раз, и этот долгий стук — последняя отчаянная попытка. Отодвигая засовы, она гадала, кто бы это мог быть: ведь все, кому знакомы порядки в их доме, подошли бы к западному крылу, где обитала в показной роскоши Лидия Крю и ютились они с Дженни.

Розаменд открыла дверь. На пороге стоял молодой мужчина. За его спиной виднелся смутный силуэт автомобиля. При тусклом свете незнакомец в теплом пальто выглядел крупным и осанистым. Пока он молчал, ей на миг почудилось в нем что-то пугающее. «Как-то странно он стоит и смотрит — будто хочет что-то мне сказать и не находит слов», — пронеслось в голове у Розаменд.

Но через мгновение он спросил низким приятным голосом:

— Это Крю-хаус?

Так спрашивают дорогу. Но дорога, как оказалось, была ни при чем, ибо едва она произнесла «да», "как он спросил о Дженни, — о Дженни!

— Я бы хотел видеть мисс Дженни Максвелл.

— Дженни?

— Я ведь имею честь говорить не с ней, верно?

Он ни на секунду в этом не сомневался — это было очевидно. Ее «О нет» его не удивило.

В этот момент она немного повернулась, и тусклый свет упал на ее лицо, что позволило мужчине убедиться: он не ошибся. Он, собственно, и не рассчитывал, что ему откроет сама Дженни Максвелл. Но именно та незнакомка, что стоит перед ним сейчас, была изображена на фотографии.

Высокая изящная фигура, темные густые волосы, посадка головы — все как на карточке, — это он заметил, когда она еще стояла против света. В полумраке ее лицо напоминало отражение в воде: о настоящих красках, которые обнаружились бы при нормальном освещении, можно было только догадываться. Глаза в тени. Карие, серые, а может, темно-синие. Но брови над ними точь-в-точь, как на фотографии: хорошо очерченные, приподнятые в необычном изгибе, придающие лицу решительный вид. И у других женщин бывают такие полные, благородного рисунка губы, такая линия скул и подбородка, но эти приподнятые брови могли принадлежать лишь ей. У той Дженни Максвелл, которая ему написала, таких бровей явно быть не могло. Он сказал:

— Боюсь, уже довольно поздно, но я проезжал мимо и надеялся, что смогу увидеть ее. Я бы приехал раньше, но сначала у меня спустила шина, а потом я заблудился в ваших извилистых улочках.

Она отступила назад.

— Дженни?

— Мисс Дженни Максвелл. Она ведь здесь живет?

— Да…

В ее голосе звучала настороженность. Совершенно незнакомый мужчина явился чуть ли не на ночь глядя и хочет видеть Дженни — невероятно, тем не менее это факт. Ему понравилось, как просто и прямо она ответила:

— Я — ее сестра, Розаменд Максвелл. Не соблаговолите ли вы объяснить мне, зачем вам нужно видеть Дженни?

Он ответил:

— Она мне писала.

— Дженни вам писала?

Он кивнул.

— Она вам не говорила об этом?

— Нет-нет — И вы не знаете, кто я?

Он протянул ей визитную карточку. На ней значилось:

«Мистер Крейг Лестер». Ниже карандашом было добавлено: «Петертоны».

Розаменд начала понимать. Она отступила еще немного. Он вошел и закрыл за собой дверь.

— Вы хотите сказать, что вы из издательства Петертонов? Она туда им писала?

Он рассмеялся.

— Кажется, я выдаю секрет. Но ведь она еще очень юная, не так ли?

Розаменд сказала:

— Дженни — двенадцать лет, и она должна была мне сказать. Подождите, где бы нам поговорить? Понимаете, большая часть дома не отапливается, тут ужасно холодно. У тети свои апартаменты, а у нас с Дженни своя гостиная. Но я бы сначала поговорила с вами здесь, если вы не возражаете.

Все было так необычно, что он с удовольствием принял бы приглашение и на Северный полюс, не то что проследовать за ней через тускло освещенный холл к двери под пролетом лестницы.

Розаменд зажгла лампочку, и он увидел комнату, небольшую, с обшитыми деревом стенами — когда-то оттенка слоновой кости, с годами превратившегося в цвет кофе с молоком. Краска кое-где потрескалась, неяркий ковер с цветочным узором кое-где потерся. Первое, что бросилось ему в глаза — холодноватая бесцветность комнаты: вышитые портьеры и обивка такие блеклые, словно они призраки собственной былой красоты. Зеркала в позолоченных темных рамах все отражали смутно, будто сквозь пелену тумана. Зато на превосходном старинном китайском фарфоре, украшавшем каминную полку, на шифоньере в стиле XVII века, на изящном полированном столике --">