Рекс Стаут - Скверно для дела [= Плохо для бизнеса]

пойдет с тобой, — это непременно означает, что произошло нечто ужасное. А ты не допускаешь возможности, что она просто расхотела?

— Ну, я… но ты… — Он начал запинаться. Затем оборвал себя на полуслове и застыл, пристально глядя на Эйми; щеки его еще более побагровели.

Она не выдержала его взгляда и потупилась.

— Прошу прощения, — сказал он сухо, — кажется, я допустил ошибку. — Затем направился к двери, открыл ее и ушел.

Эйми какое-то время постояла, повернув голову в направлении удаляющихся шагов в холле; шумно вздохнув, прошла в спальню, в сердцах схватила серую шубку, швырнула ее, села на край кровати и уставилась на туалетный столик.

— Похоже, это неплохо у меня получилось, — наконец громко проговорила она, — разве не так? Во всяком случае, мне показалось… Дрожал ли голос? Допустим, дрожал. Но не обманывайте себя, мисс Дункан.

Хоть без слез обошлось… Но каким образом? Не иначе как за счет сверхъестественного напряжения воли, не так ли? Господи, стоит какой-нибудь девушке не пойти с ним на это дурацкое шпыняние мяча здоровыми мужиками, как он тут же бросается выяснять причину…

Будь же хорошей девочкой, Эйми, — успокаивала она себя. — Приведи в порядок нервы и отправляйся на работу! Да не забудь убедить себя, что это доставляет тебе удовольствие.

Она открыла текст договора.

Без пяти три пополудни Эйми вышла из дверей расположенного на Пятьдесят четвертой улице «Черчилля» в сопровождении стройного, элегантного, средних лет мужчины, усадившего ее с улыбкой в такси, и помахала ему рукой, когда машина тронулась. Мужчина этот и был предполагаемым шантажистом миссис Гримсби. Ленч с ним не принес ощутимых результатов, так как Эйми была слишком поглощена своими мыслями, чтобы эффективно выполнить возложенную на нее миссию. На уме у нее было совсем другое, и сейчас, приняв решение, она незамедлительно приступила к выполнению задуманного. Наклонившись к водителю, Эйми попросила высадить ее на автобусной остановке возле Девятой авеню. Раз эта поездка связана с ее личными делами, решила она, то и расплачиваться придется самой, а потратить лишние тридцать или сорок центов ей не по карману.

Сойдя с автобуса на остановке «Двадцать третья улица», Эйми на своих двоих миновала три коротких квартала к северу и один длинный — к западу дома. Трехэтажное кирпичное здание, перед которым она остановилась, было старым и мрачным, с аркой и мощенным булыжником въездом для грузовиков; ничего на фасаде или при входе не указывало на его предназначение или хотя бы на то, зачем оно коптит небо; и, только перейдя на противоположную сторону улицы и задрав голову, можно было разглядеть намалеванную на кирпичах верхнего этажа поблекшей белой краской надпись: «Лакомства Тингли».

На первом этаже находился мрачный холл и грязная, запущенная лестница, ступеньки которой за долгие годы ее терпеливого существования были стерты тысячами спешащих ног. Этажом выше раздавался довольно громкий гул — шум машин, доносящийся из-за высоких, до потолка перегородок; а когда Эйми открыла дверь в одной из перегородок слева, к нему добавился еще и стук пишущих машинок вместе с прочими звуками, характерными для офиса. Здесь располагалась приемная. Взору Эйми предстали другие перегородки, и в окошко одной из них высунулся седоволосый мужчина, заявив надтреснутым голосом, что, как он полагает, мистер Тингли находится где-то в здании. Эйми поняла, что сослепу он не узнал ее, и уже приготовилась было назвать себя, когда услышала собственное имя, произнесенное неожиданно совсем в другом месте молодым человеком, возникшим в соседней двери.

Он взглянул на нее и, явно изменив предполагаемый маршрут, подошел к окошку.

— Эйми? Никак ты! Привет!

— Привет, Фил! — Она позволила длинным костлявым пальцам молодого человека вцепиться в свою протянутую руку, надеясь, что на ее лице не отразилось ощущение дискомфорта и отвращения, которые она всегда испытывала при одном его виде. Особенно Эйми был неприятен его рот с вечно опущенными уголками губ: они беспрестанно подергивались, напоминая поведение фанатика или стоика, героически выдерживающего пытку.

Эйми изобразила улыбку.

— Сколько лет, сколько зим! Как поживает технократия?

— Технократия?.. — Он насупился. — Право, не знаю.

Бог мой, по-моему, ей место на свалке истории!

— Ох! — с сомнением покачала головой Эйми. — А я-то грешным делом полагала, --">