Валерий Борисович Гусев - Розыгрыш с летальным исходом

Нагло, в глаза, лгут о настоящем. Подло и лениво лгут о будущем.

И лгут, главным образом, те, кто совсем недавно говорил правду.

Лгут, не заботясь о правдоподобии.

Лгут в Кремле, с думских трибун. Лгут шуты с эстрады и актеры со сцены и с экрана. Яростно и грязно лгут на своих страницах писатели и журналисты. Лгут все, кому за это платят. И кто-то платит всем, кто лжет.

Лгут в делах, в дружбе, в любви.

Родители лгут детям. Дети – родителям. Взаимно лгут супруги и любовники.

Не стало зазорным взять чужое, не стыдно обмануть партнера, предать друга, обидеть слабого, ударить ребенка или старика.

Ложь в частностях становится криминалом. Ложь массовая – уже идеология.

И бороться этим невозможно. Неравные силы у Лжи и Правды.

И сколько еще сможет продержаться страна на обмане, на лжи?

– Сколь угодно долго.

Это сказала Яна – видимо, последнюю фразу я произнес вслух.

Я отошел от дел, не вписался в нынешнее взаимопонимание правоохранительных органов и криминала, выпал в осадок.

Яна, моя шальная супруга, тоже потерпела очередное поражение на полях сражений российского бизнеса. Виртуозно обматерила подставивших ее партнеров, надавала злорадных пощечин конкурентам и продала все, что у нее оставалось, чтобы с ними рассчитаться, вплоть до настольного календаря в ее жалком офисе: «А на хрена он мне нужен (календарь), ведь я все равно живу вне времени». И вне пространства, я бы добавил. Если я все эти годы был злобным цепным псом, то Янка – беззаботной птахой. На какой ветке чирикает, с той и нагадить может.

Мы трезво оценили ситуацию (в ресторане, который я когда-то бескорыстно крышевал), оставили «на пока» наших врагов без наказания, а друзей без надежды на возмещение убытков и укрылись от тех и других в славной деревушке из шести дворов, по имени Пеньки, где у меня под сенью старых берез прятался не менее старый дом. Все наше имущество по приезде состояло из моего старенького, нигде не зарегистрированного пистолета, Янкиной косметички и просроченного мобильника с безнадежно севшим аккумулятором.

Но зажили мы славно. Все прошлые годы мы не раз расставались. Иногда с сожалением, а чаще со взаимным облегчением. Но вновь встречались почему-то с радостью.

Прежняя любовь обрела новый, более глубокий и заслуженный, более нежный смысл. В ней не стало меньше сердца, но появилось больше ума.

Под неукротимым Янкиным напором помолодел и наш старый дом. В нем стало спокойнее и теплее, каждый угол разве что не кошачьим мурлыканьем отзывался на обаяние красивой и по-своему любящей женщины. Перестала коптить керосиновая лампа – она теперь горела ровным стойким огоньком, освещая старые, много повидавшие до нас стены. Быстрее застучали ходики в простенке. Веселее заскворчал за печкой сверчок. И сама печь гудела ровно, щедро бросала по стенам пятна яркого света через дырки вокруг дверцы. Даже мышки, что нагло топали под полом и по потолку, присмирели.

Дом приосанился, хотелось ему перед молодой хозяйкой и самому моложе глядеться. И теперь, в ночи, он поскрипывал старыми суставами тихонько, застенчиво, будто стыдился этого скрипа, будто скрипел не от старческой немощи, а по доброте своей пытался сказать на ночь старую сказку, промурлыкать забытую песенку детства. Чтобы нам спокойнее и крепче спалось.

Но иногда мы почему-то разом просыпались за полночь, вставали. Янка набрасывала на плечи старый тулуп, зажигала лампу и приносила из холодной кухни бутылку водки. И мы сидели порой до утра, глядя друг на друга. Курили, вздыхали, улыбались и почти не разговаривали, но многое умели сказать друг другу без слов. Было что вспомнить, заново пережить, безмолвно поделиться.

В такие ночи я с особой остротой начинал чувствовать, как нам не хватало друг друга все эти годы. Даже когда мы были вместе.

К утру Янка, смачно и заразительно зевая, убирала со стола; приложив ладошку, дула в ламповое стекло, гасила робкий, но уверенный огонек. В комнате не становилось еще светло, но окна уже голубели близким рассветом. И мы ложились спать, укрываясь поверх одеяла еще и тулупом.

Спать днем – это неведомое доселе счастье. Особенно для тех, кто до этого ни одной ночи не спал без тревог.

Иногда я просыпался – то ли от щебета синиц за окном, то ли от счастья. Янка горячо дышала во сне мне в шею, и ее дыхание долго не давало мне снова уснуть.

Так медленно проходила зима. Мы жили простыми повседневными заботами, которые не обременяли, а радовали --">