Татьяна Юрьевна Степанова - Родео для прекрасных дам

поездке в Тарусу, о последнем скандале на Таганке, о войне в Афганистане. Сплетни об уехавших в Америку знакомых, однокашниках, планы на отъезд, планы на житье-бытье в Союзе.

За участие в некоем сборнике аналитических статей, опубликованном на Западе, у Ореста были сначала трения, а затем крупные неприятности с КГБ. Его дважды вызывали на Лубянку. Нателла поддерживала его, гасила его страхи (ведь он боялся, как и всякий нормальный человек, опалы, лагеря, лишения привычного, с детства привычного, обеспеченного, московского уклада жизни). Она ободряла его как жена и как товарищ, говорила, что он не должен поддаваться ИМ, что у НИХ против него все равно ничего нет — законного, того, что может прозвучать как обвинение на суде — в измене, в антисоветской деятельности. Там и действительно ничего такого не было — посмотреть сейчас, спустя двадцать лет, все было так несерьезно, дилетантски. Они были молоды и простодушны. Им постоянно мерещилось, что все вращается вокруг них — даже Лубянка с ее железным Феликсом и подземной тюрьмой.

Но они и мечтать тогда не могли, что когда-нибудь вот так просто получат визу, сядут в самолет и прилетят в Рим. И будут жить в первоклассном отеле, просыпаться, завтракать в ресторане, гулять до изнеможения, ужинать в любой приглянувшейся траттории, ездить на такси в Остию, в Тиволи, зная, что все это так и должно быть, потому что это не что иное, как каникулы, после которых они снова сядут в самолет и свободно, без всяких препятствий, без всякого КГБ-ФСБ, смогут вернуться домой в Москву. И им ничего за это не будет.

Размышляя обо всем этом, Нателла Георгиевна даже всплакнула украдкой — мир кардинально изменился за каких-то два десятилетия. И привыкнуть к этому было нелегко, хотя перемены являлись не чем иным, как полностью сбывшимися мечтами молодости.

Первые пять дней в Риме Нателла Георгиевна с мужем почти не расставалась. Они гуляли по городу с утра до вечера. Рим затягивал, как гигантская воронка, стены которой были сплошь мозаикой из полотен Рафаэля, Караваджо, Андреа дель Сарто, а дно упиралось в бесконечную Аппиеву дорогу, уводившую под землю, в древние катакомбы. Именно после дня, проведенного в катакомбах Святой Каллисты, Орест Григорьевич впервые робко пожаловался на усталость. Нателла Георгиевна восприняла это спокойно — позади уже были экскурсия в Ватикан, куда пришлось отстоять грандиозную очередь, и поход на виллу Боргезе.

«Он уже не в том возрасте, чтобы можно было пренебрегать своим здоровьем, — подумала Нателла Георгиевна. — Я должна его беречь». И когда на следующий вечер муж, виновато улыбаясь, отказался от обычной «прогулки перед сном» — «Нет, Наташа, я пас, я лучше полежу, почитаю», — она восприняла это как должное.

Она покинула отель одна. Было всего пять часов вечера. Погода стояла прекрасная — в конце октября в Риме так же тепло, как в Москве в августе. Измученные и счастливые, обессиленные и беззаботные туристы со всех концов света стекались в бары пропустить по стаканчику, занимали столики уличных кафе, отдыхали, бездумно и блаженно наблюдая городскую суету. Нателла Георгиевна чувствовала себя как нельзя лучше. Вот и брючный летний костюм от Кельвина Кляйна, купленный по совету подруги Светланы перед самой поездкой, пригодился. Ощущаешь себя подтянутой и стройной, сильной, стремительной. А эта чудненькая сумочка в тон, купленная уже здесь, на Виа Моргутта!

По дороге Нателла Георгиевна украдкой ревниво изучала всех попадающихся навстречу сверстниц — римлянок, возвращавшихся домой с работы, и туристок — англичанок, немок, скандинавок. Что ж, конечно, сорок и еще девять прожитых лет — возраст, но… Вон идет итальянка — сверстница. Тоже уже к пятидесяти. Деловой костюм, хорошая обувь, отличные духи, ухоженное лицо, аккуратная прическа. А вон идет помоложе, лет тридцати — лицо потемнело от загара, мелированные волосы как мочалка, джинсы, майка, куртка, все вроде модное, а вида нет. Стиля нет, шика. Пожалуй, та, которой к пятидесяти, выглядит гораздо лучше — по возрасту элегантно.

Она поймала на себе взгляд встречного прохожего. Итальянец. И, между прочим, намного моложе. Вот так, смотрят, заглядываются. На это вот лицо, не тронутое южным солнцем, на эти вот пепельные (пусть крашеные) волосы, на эти глаза — серые, а при удачном освещении зеленые, как у наяды.

Нателла Георгиевна свернула на Виа Венетто. Кто-то говорил — кажется, подружка Зина, — что осенью на --">