Дмитрий Николаевич Таганов - Русское воскрешение Мэрилин Монро

себе.

Он сел в кресло перед телевизором, но не включил, а стал смотреть в окно. С высокого второго этажа его особняка был виден желтеющий далекий лес, бегущие по утреннему небу облака. Смотрел и припоминал вчерашний телефонный разговор. Звонок раздался поздно вечером, когда Ребров сидел у телевизора с этой девчонкой. Звонил Левко, президент его банка. После нескольких обычных приветственных слов Левко сразу спросил:

– Ты завтра не зайдешь ко мне к часу? Вместе и покушаем.

Давненько они не обедали вместе. С чего бы вдруг завтра? Да и сегодня мельком виделись, поздоровались, – ничего такого тот не сказал. Объявилось что-то, значит, хорошее или плохое. Хорошего нынче ждать было неоткуда, значит – нехорошее… Ребров только и ответил в трубку:

– Зайду.

– Ты какую кухню предпочитаешь, французскую или китайскую?

У Левко было два личных повара: настоящий француз и настоящий китаец, и они готовили ему по очереди. Но у Реброва от этого вопроса снова подступила тошнота, и он чуть не бросил телефонную трубку, но сдержался и тихо ответил:

– Мне все равно, Леня. Пока.

Реброву принадлежала половина этого банка. Точнее, сорок девять процентов. Остальные проценты были у Левко. Левко был президентом, а Ребров, как был начальником службы безопасности банка, так и оставался им десять уже лет. Но на звучные и важные должности ему было наплевать.

Ребров стал перебирать в уме, что бы еще плохого могло приключиться с их банком, или, вернее, с его деньгами. Из недавнего мирового кризиса их банк выходил общипанным из-за тысяч невозвращенных кредитов, с убытками на десятки миллионов долларов из-за обесценившихся акций в их портфеле, с громадными долгами в валюте перед иностранными банками. Да еще они засветились недавно с серым бизнесом по обналичке крупных сумм. Если лишат из-за этого лицензии, то банку «хана». И его миллионам вместе с ним. Сколько их было вначале? – почти двадцать зеленых. Он даже всю свою наличку держал в этом банке, и теперь она была там – если была. А у Левко? Все на офшорах, в Швейцарии… «Прохвост…».

Первого человека Ребров убил в шестнадцать лет. Он сбежал тогда из школы-интерната и стал работать в бригаде лесорубов. Это было в начале девяностых. В их новгородской глубинке тогда развалились все совхозы, поломанную технику и голодных телят раздали таким же голодным крестьянам. Раздали даже землю, с помпой, в виде бумажек с печатями на паи, с которыми никто не знал что делать, и отдали бы с радостью за бутылку, если бы кто-нибудь ее тогда предложил. Фермерами они не стали, – потому что это надо уметь, этому надо учиться, а в головах была тогда разруха. Одно могло прокормить и напоить водкой всех местных мужиков – лес.

Самые тертые и крутые скупали старую или краденную технику, сколачивали бригады из ошалевших от безденежья мужиков, запасались ксивами на делянки у продажных лесников и, как хищники, рубили все подряд. По ночам с надрывным воем шли по длинным лесным дорогам в балтийские порты перегруженные лесовозы. Без лишних проволочек они прямиком подходили к бортам сухогрузов с чужими скандинавскими флагами, и когтистая лапа крана захватывала наши северные елки и уносила их в темные трюмы. Расплачивались тут же, наличкой, набитой в дешевые китайские сумки. При свете фар, над раскаленными радиаторами грузовиков деньги пересчитывались только по толстым перевязанным веревкой пачками: этих, из леса, обмануть боялись.

Иван Ребров работал у быстрого и наглого парня, у Степана. Тот умел вертеть эти лесные дела, – все на длинном пути у него были прикормлены, смазаны, и лес гнали в порт каждую ночь. Но вот только своим работягам он стал задерживать с заработанным, и уже подолгу. Мужики, привыкшие к водке с малолетства, только глухо матерились и, как могли, терпели из последней мочи, деваться все равно было им некуда. Может, и задерживал им Степа заработанное, чтобы меньше те пили, да больше пилили.

Иван Ребров и сам не мог уже без водки. В школе-интернате не только своей «котлой», а и с воспитателями вместе напивались. «Воспитатели» там те еще были, – из не сумевшей никуда приткнуться до армии местной шелупони. Они же и выручали бутылкой, когда свои кончались, полученные за грибы да клюкву, сданные продавщице автолавки.

Раз возвращались они в феврале с дельней делянки, груженые, Ребров да шофер. Сумерки, мороз, в желудке голод, и выпить позарез надо. Шли по узкой ухабистой лежневке, и фары как будто --">