Роман Тагиров - Жизнь за жильё

с которой доносился чей-то храп. Это хорошо, что он не один в доме. И даже не раздетый. Умирать одному в чужой квартире, да ещё с похмелья, очень не хотелось…

— Эй, там наверху, есть, кто живой? — прохрипел Иван в сторону окна и откинулся на матрас.

Кровать заскрипела, и сверху донеслось:

— Опаньки, новенький! Тебя когда принесли?

— Где я? Ты кто?

В темноте раздался скрип пружин, неизвестный сел на кровати, в темноте забелели босые ноги.

— Заметьте, гражданин, если бы я не был коренным ленинградцем, я бы сейчас вполне мог ответить вам грубо: «Конь в пальто!». А как сугубо интеллигентный человек я скажу: «Агния Барто».

Сугубо интеллигентный человек поднялся, прошлёпал босой к стене и стукнул по выключателю.

— И кто тут у нас?

От внезапного яркого света боль в глазах так резанула по всему телу гражданина на матрасе, что на какое-то время даже помогла забыть о голове.

Иван ткнул лицо в подушку:

— Ёшкин кот! Вырубай.

Свет погас. Сосед вернулся к кровати.

— Извиняйте. Да мы сами с пониманием. Сильно колбасит?

Странно, но жить стало немного легче. Не то чтобы веселей, но точно легче. Видимо, в самом деле «клин клином вышибают». Высокий мужчина с трудом поднялся, сел, согнул ноги в коленях и прислонился спиной и затылком к холодной стене. Голову немного отпустило, глаза привыкли к темноте. Кроме виденья кружки с водкой, появились вопросы:

— Где мы? Какая станция метро ближе?

— Какое метро, товарищ? На бокситовых рудниках мы с тобой. И проснулся ты сегодня в славном городе добытчиков боксита под названием Бокситогорск. А Питер от нас далеко, больше чем за двести километров будет. Считай, сослали нас, как декабристов. Слушай, а сам-то что? Ничего не помнишь?

Сосед по комнате, тощий мужик в майке и трусах до колен, встал, подошёл и протянул ладонь:

— Кстати, величают меня Иннокентием Константиновичем Зубовым. Прошу любить и жаловать. Можно, просто Кеша.

— Иван Рудольфович, или просто Ваня, — Шильд оторвался от стены и пожал руку.

— Отчество у вас странное, не из немцев будете?

— Не диковинней вашего имени, — Иван провёл языком по пересохшим губам. — Кеша, а у тебя водички не будет?

Иннокентий Константинович раздвинул шторы, захватил с подоконника большую пластиковую бутылку воды и протянул Ивану Рудольфовичу. В комнату заглянула полная луна, осветив противоположную стену комнаты с закрытой дверью. Вода оказалась холодной, пить приходилось мелкими глотками. Мозги немного промывались, Иван не спешил и пытался восстановить события последних дней. Память возвращалась урывками…

* * *

После смерти матери, приняв в наследство половину жилой недвижимости, ранее принадлежащей усопшей, Иван Рудольфович стал единоличным собственником небольшой двухкомнатной квартиры на улице Гороховой и тут же вошёл в зону риска. Оказаться в середине девяностых единственным владельцем жилой площади в центре Санкт-Петербурга и при этом постоянно топить печаль в вине становилось опасно для жизни и здоровья…

Конечно, отдельная квартира коренного ленинградца по меркам культурной столицы была не бог весть что, это вам не «золотой треугольник» между Невским проспектом, Фонтанкой и Невой. Принадлежащая семье Шильд квартира, из окон которой открывался шикарный вид на шпиль Адмиралтейства, располагалась на пятом этаже старинного дома недалеко от Сенной площади. Недвижимость петербуржца оценивалась примерно в тридцать тысяч долларов и стоила своих денег. На теперь уже единственного владельца недвижимого богатства обратили внимание ещё в похоронном бюро, где безутешный сын вместе с сестрой усопшей пытались оформить ритуальные услуги.

Ивану Рудольфовичу быстро пошли навстречу, сделали большую скидку и не только посоветовали, но и привели его для дальнейшего оформления наследства к честному и ответственному нотариусу, контора которого располагалась буквально напротив их скорбного бюро по улице Достоевского.

Мужчина в расцвете сил хорошо помнил разные события, случившиеся с ним много лет назад, но никак не мог полностью восстановить в памяти

--">