Ксения Васильевна Бахарева - Хмельной транзит

«Ишь, какой интересный человек, — размышлял инспектор Бусько, глядя в ясные и честные синие глаза нарушителя, — какой-то весь квадратный».

— Спортсмен?

— Так точно. Мастер спорта по боксу.

— Ух ты!

Бусько вдруг громко икнул. В одно мгновенье он пожалел о своей ненакачанной мускулатуре и никчемной будничной жизни в милицейской форме, представив атлетически точеную фигуру боксера с оголенным загорелым торсом. Инспектор тряхнул головой, изгоняя воображаемое наваждение, от чего обронил фуражку. Поднимая с пыльного асфальта головной милицейский убор, инспектор заметил, как могучая рука нарушителя с изящными золотыми часами и маленьким циферблатом потянулась к заднему карману льняных брюк.

— Нарушитель порядка найден, документы в порядке. Надеюсь, этого хватит для прощения? — с миловидной улыбкой на лице хозяин «Волги» протянул Корнееву хрустящий червонец.

— Это в обязанности инспектора ГАИ входит штрафовать водителя, припарковавшегося в неположенном месте.

— А вы не из ГАИ?

— Нет, к счастью… Мы взяток не берем. Мы ищем, откуда люди их берут. ОБХСС. Капитан Корнеев.

После резкого отказа от предложенного почти новенького червонца боксер с глупой улыбкой продолжал бездейственно стоять на месте. Что-то не давало покоя дотошному капитану ОБХСС Корнееву. Что ему показалось странным, одному Богу известно. Но Соловьеву вдруг стало зябко, пот, струившийся с синтетической ослепительной рубахи, высох, а в душе тоскливо заныло.

Тем временем Корнеев с неторопливой настойчивостью, с какой может двигаться только человек двухметрового роста, сел на мягкий широкий диван просторного салона, мягко закрыл за собой дверь и вытянул ноги. Не зря на некоторых зарубежных рынках 21-я «Волга» официально считалась шестиместной — два кожаных дивана цвета слоновой кости, высокий потолок и почти ровный пол были комфортны для длинных конечностей капитана, в отличие от иных менее прославленных моделей советского автопрома, в которых Корнееву частенько приходилось передвигаться, согнувшись в три погибели. И тут капитан вскочил с дивана, почти выпрыгнул из салона, предлагая сделать такой же осмотр инспектору Бусько. Преданный напарник никогда не злился на деятельного Корнеева, считая одаренного на правое полушарие вышестоящего по званию коллегу гениальным сыщиком. Не торопясь Бусько проделал то же самое: залез в салон, удобно устроился на мягком диване, прикрыл дверцу… и с удивлением глянул на капитана. «Запах!» — услышал он подсказку Корнеева и наконец-то понял, в чем дело. В салоне пахло водкой, сильно… Конечно! Как же сразу не догадался инспектор, впитавший этот дивный, дурманящий хмельной аромат с пеленок: его дед Матвей был известным на деревне самогонщиком! Из первоклассной пшеницы на своем хуторе он гнал чистейший напиток, любовно разливал полупрозрачную живительную влагу по поллитровкам и хранил в огромном шкафу прохладной каморы, чтобы каждый божий день к обеду требовать у бабы Евы налить семидесятиграммовый (и ни грамма больше) граненый стаканчик для верного аппетита. Такая точная мера позволила деду с двумя контузиями после обеих мировых войн прожить до глубокой старости.

Водитель «Волги» — трезв как стеклышко. В крайнем случае, если «употреблял», то немного, да и то с раннего утра. Впрочем, человек с натренированными мышцами вряд ли позволит себе нарушать спортивный режим в знойный июльский полдень. Откуда тогда запах не перегара, смешанного с резкой туалетной водой, а чистейшего спирта, если в салоне нет «пахучих» емкостей?

— Дыхните! — скомандовал капитан.

После грозного приказа воцарилось молчание. Каждый обдумывал услышанное. Соловьев замер с искусственно поставленной улыбкой, теперь больше похожей на гримасу, как будто капитан Корнеев заподозрил его в совершении самого страшного преступления. Инспектор Бусько уже вообразил, как по смене передаст патрульным чудного нетрезвого интеллигентного водителя атлетического вида с устойчивым запахом алкоголя, потому что только спьяну можно оставить дорогую машину незакрытой в детском саду.

— Не пью я, товарищ капитан. Я — спортсмен… — Взгляд Соловьева по-прежнему излучал ироничное спокойствие, словно вместе с мышцами множество часов тренировал рационально обоснованную буддистскую философию.