Григорий Шансов - Человек из пропавшей страны

глаза. Марат один раз только посмотрел в сторону Галины Николаевны и снова уставился в безопасное место – в пол.

– Я же тебя насквозь вижу, – резко сказала она и Марат от неожиданности вздрогнул.

– Хочешь в тюрьму, Сафаров? – ее голос звучал, как приговор в зале суда. – Там нет мамы, плохо кормят и бьют каждый день. А, хочешь? Если не хочешь, тогда слушай меня внимательно. Ты сейчас на учете в милиции. Это очень и очень плохо.

Она пронзила его взглядом, как и тогда в школе. Но голос был жестче. Здесь ей некого опасаться. Хозяйка кабинета, хозяйка положения, наделенная полномочиями от самого государства, а перед ней очередной шалопай.

– Если вдруг ты еще раз подерешься с кем-то, Сафаров, то я тебя лично засажу в детскую колонию, а это та же тюрьма, только хуже взрослой.

Она злобно улыбнулась.

– Все вы сначала такие тихие паиньки, сидите вот на этом стуле, крокодиловые слезы проливаете, а как выйдете на улицу, так готовы друг другу головы оторвать, – произнесла она угрожающим тоном. – Хулиган! Ты будущий малолетний преступник! Как только тебя земля носит? Ты подумал о матери, Сафаров? Каково ей? Она тебя вот здесь, под сердцем носила, а ты ей такое преподнес! Что в твоей дурной башке было, когда ты драться полез?

Марат молчал, потому что совсем не помнил свои размышления в тот момент.

– Ненавижу, ненавижу вас всех, твари собачьи! Горе своих матерей! Толку от вас никакого! Ни стране, ни семье толку нет от вас! Ненавижу, скоты! Мрази! Убила бы, будь моя воля! Не возилась бы с вами ни дня, сволочи!

Марат молчал, словно прибитый к полу словами человека от власти. Кажется, ему стала понятна фраза, часто произносимая учителями: “От стыда готов сквозь землю провалиться”. Вот бы сейчас действительно провалиться. В темноту и сырость. Все равно там, наверное, лучше, чем в этом кабинете. Однако, как ни напрягался Сафаров, никак не мог понять, почему он сразу, вот так без разбора, попал в разряд “мразей” и преступников? Эта тетка была, кажется, не права. Неужели взрослые такие же болваны, как и их дети, только у них больше власти?

– Что молчишь, Сафаров? Язык проглотил? Хулиганить все вы мастера, а как отвечать, так молчим? Из-за таких, как ты, мы, нормальные люди, не можем отпустить своих детей на улицу. Не можем быть спокойны за будущее страны, – она размахивала короткой рукой с оттопыренным вверх указательным пальцем. – Но мы не дадим вам спокойной жизни. Всех посадим куда следует. Итак, слушай сюда, Сафаров. Если еще хоть раз кто-то мне на тебя пожалуется, хотя бы разок, я с тобой буду разговаривать по-другому. Ты теперь должен быть просто шелковым, просто паинькой, иначе – смотри у меня!!!

Голос Галины Николаевны звенел в ушах. Ее маленький рот с тонкими поджатыми губами, мертвецки бесцветными, открывался скупо и с сухим треском выплевывал короткие фразы, словно пулемет из амбразуры, стреляя короткими очередями. Марат больше не понимал ни слова. Не слышал. Он только чувствовал нутром, что так быть не должно. Это жутко несправедливо. Безоблачный мир, нарисованный в его воображении с малого возраста, воспитанный на хороших мультфильмах, детских книгах и пропаганде, теперь сгорал напрочь, оставляя только жирный летающий пепел вокруг. Словно теперь ему открывалась та сторона сцены, где расставляются декорации, где видны механизмы, расположены тросы и обнажена обратная сторона театра. Их в школе учили смотреть на фасад, а на чем он держится – умалчивали. Словно этого нет. Но дети намного умнее, чем думают взрослые. Вот только выводы им приходится делать свои собственные.

– Свободен, – сказала она и добавила, – позови маму сюда.

Он очнулся от ступора только в коридоре, когда увидел страдающие глаза матери.

– Как ты? Все хорошо? – она пригладила ему торчащий вихор на голове.

– Тебя зовет, – пробормотал он.

Мать на цыпочках прошла в кабинет, стараясь не шуршать одеждой. Дверь закрылась.

Хмурый Марат прислонился спиной к стене. Перед ним висел советский плакат, на котором рабочий огромным молотом разбивает бутылку водки и надпись: “Пьянству – бой”. На соседнем плакате крепкий дядя разгружает тачку и подпись: “От жаркой работы тает твой срок!” Второй плакат Марат не понял. Он вдруг почувствовал, как на него дует из замочной скважины. Сквозняк. Через отверстие Марат увидел плечо матери. Оглядевшись, он прислонил ухо к скважине. Оттуда доносился голос милиционерши, но слов не разобрать. Марат ухватил только “…и --">