Равиль Валиев - Крест

потерянная в бою пресловутая бита. Только они могли спасти его от неминуемой смерти.

Краем сознания, еще сохранившим трезвость мышления, Матвей четко оценивал всю абсурдность своих ожиданий — против трех пистолетов в умелых руках нет никаких шансов. И не было бы даже у супергероя Стивена Сигала, освобождающего авианосцы в одиночку.

Матвей осознавал это, но ничего не мог поделать с древними инстинктами, твердящими о том, что добро должно быть с кулаками. «А в нашем случае — с арматурой» — вконец разозлившись, он начал выворачивать из стены этот сомнительный символ возмездия.

Меж тем, изрядно приблизившийся главарь картаво вещал в пространство, явно имея в виду, что Матвей его слышит.

— Слышь, мужик! Ты не очкуй! Отдай нам сумку — и мы тебя отпустим! На хрен ты нам сдался! Этот жмур сразу бы отдал — тоже жив был бы!

Матвей, ни на секунду не отвлекаясь, еще энергичней расшатывал стержень. Сдаваясь его усилиям, тот, миллиметр за миллиметром все же начал высвобождаться из своего места.

— Хочешь — оставь ты эту сумку, где-нибудь на видном месте, а сам вали! Ты нам не нужен! — продолжал разоряться главарь. — Ты ведь не думай, мужик! Мы ведь не какие-то там мокрушники! А с корефаном твоим рамс получился — нам ведь только сумка нужна… отдал бы он ее — и домой бы поехал… а, мужик? А у тебя есть еще шанс!

В конце концов Матвей вложил все силы в последний рывок и вырвал-таки этот меч короля Артура из стены!

Но тут случилось то, чего он никак не мог ожидать — часть кладки, расшатанная его лихорадочными движениями, начала на глазах разрушаться!

Старый раствор больше не сдерживал кирпич от оков гравитации, и вся стена, с грохотом, испугавшим его до полусмерти, рухнула вниз. При этом, едва не засыпав ошеломленного Матвея. Огромный клуб пыли и праха взметнулся до потолка цеха, затмив дневной свет, слабым потоком струившийся из разбитых окон под потолком. И в этом облаке, мгновенно облепившем все вокруг серым саваном, зацокали пули, высекая искры из осколков кирпича.

Матвей вскочил и, закинув сумку за спину, пыльным дьяволом рванул по дну канавы. К его невероятной удаче, за поворотом оказался вполне удобный подъем, выводящий к проему следующего цеха. Последнее, что он услышал за спиной — крик главаря в пыльном полумраке.

— Хорош, братва!!! Не стреляйте! Другу друга уложите! Никуда он не денется.

Часть первая

Уезжай, уезжай, уезжай,

так немного себе остается,

в теплой чашке смертей помешай

эту горечь и голод, и солнце.

Иосиф Бродский

Глава 1

Сознание возвращалось медленно, исподволь. Сначала появились тактильные ощущения — кожа почувствовала прикосновение простыни, легкий сквозняк шевелил волосы на голове. Затем возник звук — монотонный шелест, который необоримо тянул сознание обратно, в омут сна. Но именно этот назойливый шум заставлял непроснувшийся мозг отождествлять раздражение. Это было трудно — попытки вырваться из сладкого плена приводили только к еще большему погружению в его глубину.

Затем в набор вялых чувств резко вошел запах. Словно нож, он сразу и бесповоротно отсек сон от бодрствования. Пахло оладьями. Чудесными, ароматными и только такими, какие делает мама… Мама, мамочка.

Матвей потянулся и открыл глаза. Реальность сразу же расставила все по своим местам. Монотонный звук, так раздражавший сонный разум, оказался шумом капель, бьющего в окно дождя — в открытую форточку порывами задувало прохладным, влажным воздухом. Из-за закрытой двери доносились негромкие звуки и тихий женский напев. Матвей поежился, еще плотнее закутался в тонкое одеяло и, окончательно проснувшись, огляделся.

Господи, какое все вокруг привычное и родное! В полумраке рассвета он рассмотрел старый ковер, висящий на стене. В детстве это была огромная карта таинственного и обширного мира, неведомая никому кроме него. Маленький Матвей видел там загадочные острова, широкие проливы и скрытые дороги. Тысячи историй, интересных и захватывающих рождались в его голове, пока он вот так же лежал в утреннем томлении, ожидая когда мама, а чаще это все же был папа, позовут его завтракать. Открывалась дверь и в проеме возникала широкая фигура отца, в неизменном своем синем трико и майке — обычная его домашняя одежда. Пока Матвей был совсем маленьким, отец подходил к --">