Леонид Аронович Жуховицкий , Сергей Михайлович Громов - Будь готов к неожиданному

С. Громов, Л. Жуховицкий Будь готов к неожиданному Рассказ военного следователя

Возьми дело, Алеша

Идет снег, может быть, последний снег первой военной зимы. Начался утром и все идет, идет.

Он засыпал трупы на «ничейной земле», и эта узкая, изрытая воронками полоска степи между передним краем наших и немецких окопов сразу стала похожа на мирное деревенское поле.

Лучше любого сапера он замаскировал минные поля, колпаки дотов. Снег плотно укрыл крыши, кое-где еще сохранившиеся в разрушенном шахтерском поселке, и в который уже раз выполнил работу отсутствующих хозяек: побелил — овьюжил стены брошенных мазанок.

Снег идет... Вестовой прокуратуры стрелковой дивизии наглухо закрывает окна дощатыми щитами и зажигает лампу-молнию. Огонь ярко освещает тесноватую комнату, и сразу в ней становится тепло и по-домашнему уютно.

Военный прокурор дивизии майор юстиции Прут что-то записывает в свой блокнот, нагнувшись над обшарпанным канцелярским столом. В молодости Прут был портовым грузчиком в Одессе. Видимо, этому и обязан он своими широкими плечами и спокойным упорством человека, привыкшего носить тяжелые ящики по узкому трапу...

По роду своей работы прокурор должен обладать безотказной памятью. Он должен помнить, по чьей именно вине на передовую два дня подвозили холодные щи, должен помнить жалобу авиационного техника, по ошибке направленного в пехоту, и просьбу связиста, с матерью которого несправедливо обошлись где-то в прииртышском райцентре.

А Пруту уже под пятьдесят, память у него неважная, поэтому он и не расстается с блокнотом.

В углу, примостившись к шаткому сооружению из фанерных ящиков, играют в шахматы два капитана юстиции, два военных следователя — долговязый балагур Клименко и коренастый, молчаливый Рубакин.

— Алешка, — зовет Клименко, — иди-ка сюда, помогай слабаку.

Алешка — это я, третий военный следователь прокуратуры, лейтенант юстиции Алексей Кретов.

Подхожу к ним. Действительно, дела Рубакина плохи. Король его очумело мечется по центру доски, между рядами своих и чужих пешек. Приткнуться ему негде. Мат неизбежен.

— Теперь тебе самое время либо сдаваться, либо ладью воровать, — подзадоривает противника Клименко.

Рубакин вздыхает, покачивает головой и делает отчаянный ход — жертвует последнюю фигуру слона.

Собственно говоря, слона нет: он пропал без вести во время одного из наших бесконечных переездов, и роль его успешно исполняет патрон — боевой винтовочный патрон.

— Товарищи! Одну минуточку! — неожиданно раздается высокий скрипучий голос. — Вы можете себе представить нечто подобное?

Мы оборачиваемся. Начальник нашей канцелярии, старший лейтенант юстиции Гельтур, расположившийся в плетеном кресле у жарко натопленной печки, азартно размахивает фронтовой газетой.

Гельтур — личность в воинской части настолько необычная, что о нем стоит рассказать подробнее.

В мирное время он славился среди киевских адвокатов фантастическим крючкотворством. Уголовный кодекс он и сейчас декламирует на память, как стихи, и, честное слово, с не меньшим чувством.

Из работников нашей прокуратуры он самый старший по возрасту, но года свои от посторонних умело скрывает. Идеальный «дипломатический» пробор, чаплинские усики, пилочка для ногтей...

Из всех штатских достоинств Гельтура на фронте пригодилась лишь его педантичная аккуратность: переписка и наши архивы всегда в полном порядке...

— Вы можете представить себе нечто подобное? — повторяет Гельтур.

Убедившись по нашим лицам, что ничего подобного мы представить не можем, объясняет:

— Мальчишка, обыкновенный пехотный лейтенант, подорвал три танка!

Он читает заметку от начала до конца, то и дело бросая в нашу сторону торжествующие взгляды, словно этот лейтенант — его собственный сын. Заметка кончается словами: «Этот подвиг является достойным примером храбрости и воинского умения».

Я говорю, ни к кому не обращаясь:

— Легко сказать, «достойный пример»! Пример с него я, допустим, возьму, а где я --">