Владимир Гринфельд - Катастрофа

Ватанабе, сын сельского учителя.

Японский лес молчалив, в нем не слышно пения птиц, только сухой треск цикад нарушает его тишину. Яркооперенные птицы беззвучно пролетают над черноволосым мальчуганом. Но зато поет Ватанабе, поет громко, во весь голос, как поют только в детстве, не боясь, что тебя услышат. Сидзуо Ватанабе счастливо улыбнулся, откинул одеяло и, напевая какой-то детский мотив, начал натягивать майку и трусы. Потянул за тонкий шелковый шнурок свисавший с потолка: часть стеклянного купола сложилась, как веер, и свежий ветер, пахнущий солью морей, проник в комнату.

…Маленький домик в конце села — это их домик. Деревянная крыша, оконные рамы, из бамбука, раздвижные стены из вощеной бумаги — фусума. Кажется, стоит ветру дунуть посильнее — и домик улетит, но он стоит крепко, похожей на старое-престарое скрюченное непогодами и умелым садоводом дерево, что растет в кадке за домом. Только дрожат стены, весь дом скрипит, как цикады в рощах, мерцают угольки в котацу^[1], и Ватанабе, сидя на теплой лежанке, внимательно слушает рассказы отца.

О чем только не говорит старый Мицудаси! О невидимой жизни цветов, и о том, как он потерял руку на войне, о том, почему оккупационные власти не разрешают детям рассказывать о причине страшных войн и о древних легендах горы Фудзи-Яма, чья покрытая снегом вершина в ясные дни была видна из деревни, о голоде тружеников Японии и о тайнах морских жителей — крабов, которые ходят боком, разноцветных морских звезд, и жгучих медуз, и колючих ежей.

И впервые от отца услыхал Ватанабе о громадных подводных лугах, в зарослях которых скользят серебристые рыбы, прыгают зеленые креветки, медленно проплывают большие черепахи, закованные в крепкий панцирь, как самураи в уездном музее.

Как давно это было! Ватанабе полной грудью вдохнул свежий, пахнущий солью и йодом воздух и приступил к утренней зарядке. Руки вперед, вверх, в сторону, назад. Руки вперед…

…А сколько у нас цветов! Цветы на картинах, которые сворачиваются в трубки и терпеливо ждут появления гостей, чтобы заблистать во всей своей красе, цветы в горшках и в клумбах, нежно-бархатистые хризантемы, всех оттенков, они всегда чуть-чуть пахнут осенью и будят в душе печаль и несбыточные мечты, и ветка «сакуры» — цветущей вишня, национального цветка Японии, приколотая в праздничный день над дверью каждого дома.

Но просто удивительно, как быстро бежит время. Вот Сидзуо Ватанабе целует отца, тоскливый гудок паровоза — юноша едет в университет. Потом — светлые аудитории, мечты о подвиге во имя народа, много песен, много смеха, счастья, звон струн сямисэна. Правда иногда приходится ложиться спать на пустой желудок и просыпаться с единственной мыслью: где бы немного подработать? Но это ничего не значит — у юности своя логика. Прогулки за город, ночи над книгами, улыбки подруг, трепет и дрожь перед лицом очередного грозного экзаменатора, скромные студенческие пирушки — пять лет промелькнули как один день.

Сидзуо Ватанабе продолжал делать гимнастику. Так, теперь прыжки на месте, раз-два, раз-два. Сверху лилось солнце и чуть слышно доносился плеск волн.

Впрочем, надо сознаться, что не всегда все идет так хорошо. Вот студенческая демонстрация — сотни и тысячи юношей и девушек стоят перед зданием муниципалитета и, скандируя, выкрикивают протест против увольнения прогрессивно настроенных преподавателей. Такой погожий весенний день, все в белом, и теплый ветер треплет волосы. Напротив — солдаты, они тоже в белом — молодые японские парни в американской форме.

Слова команды сливаются с гневным гулом толпы. Залп приносит тишину, и вот молча они поднимают тело Сэды Микико. Пятно на ее белой безрукавке похоже на большой алый орден, с каждой минутой оно расползается все шире.

Сидзуо Ватанабе остановился, подошел к умывальнику, с удовольствием подставил широкую грудь под холодную струю.

Да, не всегда было весело и звучали песни. День окончания университета не принес радости, он принес только письмо из деревни: односельчане писали, что старый Мицудаси ушел к праотцам.

Работы нет, кончаются деньги, исчезают надежды. Ватанабе уже не смеется, давно позабыты песни! Он ночует в парках и подъездах, скрываясь от всевидящего ока блюстителей порядка. Он ищет работу: вначале — «по специальности», затем — «любой интеллигентный труп», наконец — «готов на все». Полуголодный, питаясь случайными заработками — в долине --">