Константин Греков - Майкопский «Негус»

советских корреспондентов (западные журналисты, конечно, не смеялись) Константин закончил свою речь такими словами:

— Сегодня 6 февраля 1957 года. Очередной сеанс у меня 14 февраля, но, я полагаю, они на связь не выйдут.

Отвечая на вопросы, он рассказал, что должен был изучить брянские леса, готовить там опорные базы будущих восстаний против Советской власти, площадки для приема самолетов с новыми группами агентов, оружием и снаряжением. (Даже двумя десятилетиями позднее, в конце 70-х годов, бывший директор ЦРУ Уильям Колби писал: «Невозможно переоценить важность поразительных технических достижений. Они привели к глубоким переменам в профессии разведчика, добавляя неизмеримый объем информации, на основе которой можно сделать разумные выводы. Но я спешу оговориться: технические средства не отменяют необходимости в шпионах, не делают их профессию устаревшей, как утверждают некоторые». Абсурдность заданий Центра Хмельницкому состояла не в интересе к номерам самолетов и не в технических возможностях подготовки баз в брянских лесах, а в тщетности надежд на восстания. Но этот упрек следовало бы адресовать, пожалуй, не спецслужбам, а политикам типа Дж. Ф. Даллеса, ослепленным антикоммунизмом.)

Больше всего Николай обрадовался встрече с Адамом Новиковым, с которым их связывало общее прошлое — строительство аэродрома в Мюнхене, Марокко, Западная Германия, совместная учеба в шпионской школе. Набожный крестьянин, Адам Новиков, казалось, и не изменился с тех пор, как Николай видел его на церковном клиросе в Касабланке. Адам жил на Кубани, работал в совхозе, обзавелся семьей, все у него было хорошо. И ему, как и Николаю, все эти энтээсовские козни казались невероятно далекими, ненужными, скучными. Насколько важнее им были теперь виды на урожай, простуда у ребенка, появление в огороде колорадского жука!

Обо всем таком они и поговорили вечером после пресс-конференции, наконец-то получив разрешение зайти вместе куда-нибудь и по русскому обычаю выпить по стакану водки. Стала эта встреча прощанием. Прощанием с прошлым. Это было их последнее прикосновение к миру шпионажа и контршпионажа, секретных операций и громких разоблачений, конспиративных квартир и шифрованных радиопередач, к тайному фронту, война на котором никогда не утихает.

XII

Николай сызмала стремился «жить, как все». В общем, так он и прожил свою жизнь, не считая короткого — если соотносить с длительностью всей жизни — периода его «приключений».

Так бывает со многими. Но одни считают этот короткий период (война, участие в каком-то рискованном предприятии и т. д.) интересным и ярким в сравнении с серостью будней. Такие люди любят поговорить о былых боях и походах, о приключениях и лишениях. И чем дальше уходит время или чем серее будни, тем больше любят они вспоминать.

Но есть другие люди. И, видимо, имея в виду их, классик высказал тонкую мысль о том, что самые авантюрные приключения имеют своей целью восстановление чем-то нарушенного нормального (обыденного) хода вещей. Все — ради продолжения существования.

У Николая Карповича Шурко был ярко выражен именно такой склад личности. Верно, однако, и то, что его «приключения», оценка их им самим и особенно другими людьми принципиально отличались от того, что было с человеком, допустим, ветераном войны, который никогда не был ни в плену, ни на оккупированной территории, не служил в РОА, не состоял в НТС, кому выпало счастье пусть и тяжкого, но прямого пути. Вот и сидел Николай все праздники Победы взаперти, не показываясь на люди. Хотя злодеем не был.

Но есть иные, неказенные, неофициальные «анкеты», основывающиеся не на писаных законах, а на народных представлениях. А здесь несколько иная шкала оценок, несколько иная иерархия ценностей, несколько иначе судится-рядится, что такое хорошо и что такое плохо. Спецотделы, управления кадров, выездные комиссии — это одно, а что народ считает и говорит — другое. Скажем, был ли, не был Иванов или родственники его на оккупированной территории — ну и бог с ним, как не быть, ежели, к примеру, испокон веку жили Ивановы под Брянском. Но вот пусть даже лишь прикоснулся к измене человек — и честь его замарана. И никакими официальными постановлениями или умными рассуждениями популярных литераторов не отвести косого взгляда. Именно таким, прикоснувшимся к измене, и чувствовал себя Николай. Вот почему он прятался в День Победы.

--">