Борис Николаевич Громов - Лубянская ласточка

Называй меня Натали, – попросила она.

С детства вместо ненавистного «Наталья» она называла себя разными звучными, как ей казалось, именами, ревнуя младшую, правда, порядочную дурнушку сестру к ее изысканному – Изольда. Как только не называла Наташа себя – Мартой, Агатой, Аделиной… Все эти имена, безусловно, шли ей. Но имя «Натали» с ударением на последнем слоге на французский манер осталось надолго. Навсегда…

– Ну, если ты хочешь… – усмехнулся Эдик.

– Хочу, – твердо сказала она.

– Короче, бери пару чувих и махнем на пляж в Татарово. Лешка Мерседес и Гарик нас ждут на малой Плешке.

На молодежном сленге того времени так называли небольшую площадку с телефонными автоматами в конце Никитского бульвара.

При упоминании Лешки Мерседеса Наташа сразу решила: конечно, она поедет! Об этом парне она уже много слышала от Эдика, но знакома с ним не была. Она знала, что бездетный Лешкин дядя недавно вернулся из Нью-Йорка, где много лет работал где-то в ООН. Ей было наплевать на какой-то ООН, но главное… главное, что этот самый дядя подарил племяннику, по случаю окончания школы, привезенный из Америки «мерседес»!!! Это при том, что по Арбатской площади проезжали за час максимум два «москвича», четыре «Победы» и один ЗИМ, а личные машины, да и то советского производства, имели только известные военачальники, крупные ученые и звезды Большого театра. Заграничные машины, кроме старых колымаг, привезенных победителями после войны из Германии, находились во владении иностранных миссий и посольств. Эти авто, появляющиеся на улицах Москвы, неизменно собирали восхищенную толпу зевак. Если такая машина останавливалась, люди подходить боялись, полагая, что это почти как «нарушение государственной границы». Понятно, что обладание иностранным автомобилем возносило молодого человека на недосягаемую высоту. Прокатиться с Лешкой Андриановым, да еще на глазах у соседских девчонок, значило утереть им всем нос на вечные времена. Уже тогда Наташа решила, что шикарный автомобиль как символ успеха, принадлежности к обществу избранных однажды будет и у нее. Каким образом? Она об этом еще не думала. Однако твердо верила: если сильно чего-то захотеть, так и будет. Даже поездка рядом с владельцем такого чуда – первый шаг на пути к заветной цели!

– Я буду на Плешке через двадцать минут, чувих у меня нет, – коротко бросила Наташа и повесила трубку.

Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы быстрым шагом дойти от дома до Плешки. Пять минут на сборы. Вытащив из шкафчика легкое платьице в горошек – собственно, другого выбора и не было, – надев на босу ногу белые теннисные тапочки, еще с вечера начищенные зубным порошком, Наташа выпорхнула из комнаты, преследуемая завистливым взглядом Изольды. Вперед, к новым победам и приключениям! Что день грядущий нам готовит?

К семнадцати годам Наташа Бережковская твердо решила вырваться из нищеты. Что ж, вполне объяснимая и понятная мечта для красивой, умной девушки. Если еще учесть, что живет эта необыкновенная девушка в десятиметровой комнате с матерью и младшей сестрой, в коммунальной квартире. Существовала эта небольшая еврейская семья тихо и незаметно. Никто из соседей не знал, где папа девочек да и существует ли он вообще. А отец девочек, Наум Иосифович Бережковский, не погиб в Великую Отечественную войну, как говорила дочерям мама, Софья Григорьевна, а отсидел положенный срок за растрату на фабрике «Красный Октябрь», где трудился бухгалтером, и решил не возвращаться к семье. После освобождения он затерялся на просторах огромной страны…

Софья Григорьевна Бережковская, с потухшими глазами и тихой извиняющейся манерой говорить, несмотря на то что ей недавно исполнилось только сорок, выглядела женщиной увядшей. Да что уж там! На ее долю выпало много испытаний! Война, голод, картежник-муж, успешно избежавший призыва, но не избежавший другой напасти, такой обычной на Руси… Она не осуждала его, когда он не вернулся домой после отсидки, времена были непростые для людей с библейскими именами и профилями. Безопасней было затеряться в глубинке, нежели возвращаться в Москву, где только что объявили о раскрытии сионистского заговора врачей-убийц^[2].

Софья Григорьевна не чуралась любой работы, надо было на что-то кормить семью, пусть и небольшую. Она стирала белье, перелицовывала одежду соседям, что было обычным делом в то время, и преподавала французский язык в средней школе. Старшая дочь --">