Рэймонд Торнтон Чандлер - Прощай, красавица

– Убери свою грязную лапу с моей рубашки, – сказал гигант.

Вышибала нахмурился. К подобному обращению он не привык. Убрав руку с рубашки, он сжал ее в кулак, напоминающий размером и цветом большой баклажан. Ему надо было думать о своей работе, репутации крутого парня, престиже. Думал он всего лишь секунду и оплошал. Резко вскинув локоть, он нанес гиганту короткий сильный удар в челюсть. По залу пронесся негромкий вздох.

Удар был хорош. С выносом плеча, с разворотом корпуса. Этот человек знал толк в таких делах. Но голова гиганта подалась всего лишь на дюйм. Не пытаясь блокировать удар, он принял его, слегка встряхнулся, негромко хмыкнул и схватил вышибалу за горло.

Вышибала попытался двинуть его коленом в пах. Гигант оторвал его от пола, повернул и чуть расставил ноги, скользнув по затертому линолеуму своими шикарными туфлями. Перегнув негра назад, он ухватил его правой рукой за пояс. Пояс лопнул, как надрезанная веревка. Гигант приложил свою огромную ладонь к спине вышибалы, приподнял его и швырнул. Вертясь, дергаясь и размахивая руками, вышибала полетел через весь зал. Трое негров отскочили в сторону. Опрокинув столик, вышибала шмякнулся о плинтус с таким грохотом, что, пожалуй, было слышно в Денвере. Ноги его дернулись. Потом он замер.

– Кое-кто, – произнес гигант, – плохо представляет, когда можно наглеть. – И обернулся ко мне: – Ладно. Пошли, пропустим по стаканчику.

Мы направились к стойке. Посетители, превратясь в безмолвные тени, бесшумно проносились через зал и по одному, по двое, по трое выскальзывали из дверей. Беззвучно, словно тени на траве. Двери даже не успевали качнуться.

Мы сели за стойку.

– Виски-сауэр^[1], – сказал гигант. – Говори, чего тебе.

– То же самое, – сказал я.

Дожидаться нам не пришлось.

Гигант бесстрастно опрокинул в горло виски из толстого низкого стакана. И мрачно уставился на бармена – худощавого испуганного негра в белой куртке, ковылявшего так, словно у него болели ноги.

– Ну а ты знаешь, где Вельма?

– Вельма, говорите? – заскулил бармен. – В последнее время я ее тут не видел. Долго уже не видел, сэр.

– Давно ты здесь?

– Сейчас скажу.

Отложив полотенце, бармен наморщил лоб и стал загибать пальцы:

– Месяцев девять, пожалуй. Около года. Примерно…

– Шевели же мозгами, – сказал гигант.

Бармен захихикал, кадык его задергался, как обезглавленный цыпленок.

– И давно тут заведение для черномазых? – ворчливо спросил гигант.

– Что вы сказали?

Гигант сжал кулак, стакан почти скрылся в нем.

– Лет пять, не меньше, – сказал я. – Этот парень ничего не знает о белой женщине по имени Вельма. И никто здесь не знает.

Гигант посмотрел на меня так, словно я только что вылупился. Виски, похоже, не улучшил его настроения.

– А тебя кто просит соваться, черт возьми?

Я улыбнулся. Широко и дружелюбно.

– Мы же вместе пришли. Не помнишь?

Гигант ответил вялой, невразумительной белозубой усмешкой.

– Виски-сауэр, – приказал он бармену. – И пошевеливайся. Живей, живей.

Бармен засуетился, вращая белками глаз. Я повернулся спиной к стойке и оглядел зал. Теперь здесь не было никого, кроме бармена, гиганта и меня да еще вышибалы, треснувшегося о стену. Вышибала двигался еле-еле, словно с громадным трудом и болью. Тихо, как муха с оборванными крылышками, он полз за столиками вдоль плинтуса, внезапно постаревший, внезапно разуверившийся в себе. Я смотрел, как он ползет. Бармен поставил еще два виски-сауэр. Гигант бросил равнодушный взгляд на ползущего вышибалу и больше не обращал на него внимания.

– От прежнего заведения ничего не осталось, – пожаловался он. – Тут была небольшая эстрада, оркестр и уютные комнатки, куда ходили поразвлечься. Вельма пела. Рыженькая, красивая на загляденье. Мы собирались пожениться, только кто-то донес о том деле.

Я взял второй стакан. Мне это приключение уже стало надоедать.

– О каком деле?

– Где, по-твоему, я пропадал восемь лет?

– Ловил бабочек.

Гигант ткнул себя в грудь похожим на банан указательным пальцем:

– Отбывал срок. Мэллой моя фамилия. За силу меня прозвали Лось Мэллой. Я грабанул «Грейт Бенд банк». Сорок тысяч. Сам, в одиночку. Недурно, а?

– Теперь будешь их тратить?