Валерия Вербинина - Темное солнце

бровь, сестра Урсула озадаченно озиралась, не понимая, что тут такого особенного. Дрозд неодобрительно покосился на Мадленку глазом-бусинкой, фыркнул на своем дроздином языке: «Дурочка де-вочка!» — и, вспорхнув, растворился в солнечном свете.

— Улетел, — объявила Мадленка. — Как жаль!

— Значит, ты любишь птиц? — спросила мать Евлалия.

Мадленка застенчиво потупилась: в словах настоятельницы не было ничего особенного, но снисходительный тон вопроса неприятно задел девочку.

— Да, — выдавила она из себя, неожиданно утратив интерес к окружающему.

— Вот и прекрасно, — одобрила ее настоятельница. — Определим тебя на птичник, — и подобие улыбки тронуло ее узкие бледные губы.

Мадленка позеленела. Ее, дочь шляхтича — на птичник! Она кинула быстрый взгляд на Урсулу, и ей почудилось, что ненавистная монашка ухмыляется. Вот мерзкая проныра! И Мадленка, воспользовавшись очередным ухабом, изловчилась пнуть ее носком туфли по щиколотке. Так ей и надо, нечего радоваться, когда другим плохо.

— Из дроздов Марыся такие пироги готовит — пальчики оближешь, — прогудел Михал мечтательно, и Мадленка сердито засопела.

Настоятельница, сложив на коленях руки и полуприкрыв глаза (мешал бивший в них солнечный свет), внимательно наблюдала за своей новой подопечной. «Слишком живая девочка, но со временем это пройдет. Трудно с ней будет справиться, конечно, зато с такими одно хорошо: разок приструнишь их, и дальше все идет как по маслу».

Настоятельница про себя улыбнулась своим мыслям. Ей было пятьдесят три года, и у нее имелся обширный опыт укрощения человеческих душ. Она всегда знала, когда следует действовать таской, а когда — лаской, и умела безошибочно применять оба метода. Мадленка забавляла ее, и она позволяла покамест этой глупышке резвиться, отлично зная, что вскоре от этой бездумной веселости не останется и следа, — по крайней мере она, мать Евлалия, об этом позаботится.

Впрочем, ей было даже немного жаль девочку — ведь совсем не красавица, попросту дурнушка, хотя определенно не сознает этого; и понятно, почему родители захотели от нее избавиться. Волосы у Мадлен-ки были рыжие и жидкие; курносый нос задорно торчал кверху, в золотистых глазах, обрамленных светлыми ресницами, прыгали чертики, а зубы росли куда им вздумается.

Непонятно почему, но Урсула тоже улыбалась, прикрыв рот рукой (ей удалось вернуть Мадленке ее пинок на предыдущем буераке, что привело последнюю в совершенный восторг); и мать-настоятельница послала монашке строгий взгляд. Еще не хватало, чтобы эта неотесанная девчонка перепортила ее вышколенных послушниц.

— Ты сегодня читала библию? — осведомилась мать Евлалия у егозы.

Мадленка недовольно наморщила нос. Она как раз обсуждала с Михалом животрепещущий вопрос, на которой из их знакомых он женится, когда придет срок.

— Нет.

Тогда читай, — приказала мать-настоятельница, подавая ей свой собственный томик.

Мадленка с отчаянием покосилась на брата. Повозки медленно двигались по лесу, огибая бесконечный овраг, владения Соболевских остались позади. Михал приосанился и оглянулся, и Мадленка прекрасно поняла, что это значит. Господи, ведь она никогда его больше не увидит. За что, за что такое наказание?

— Наверное, мне пора, — неловко сказал Михал. Мадленка умоляюще посмотрела на мать Евлалию, и столько было в этом взгляде тоски, что сердце суровой настоятельницы смягчилось. Она сделала знак остановиться.

— Можете проститься, — сказала она. — А потом твой брат должен возвращаться.

Путаясь ногами в подоле, Мадленка кое-как выбралась из возка. Михал смотрел на нее с высоты своего чалого и молчал. Мадленка прошла несколько шагов, по-прежнему сжимая в руках библию. В горле у нее стоял ком, она не знала, что сказать и с чего вообще начать.

— Ну, вот… — начала она.

— Да, — обрадованно подхватил брат.

— Да. — Надо было решиться. — Ну, прощай, Михал, братец. Господь с тобой, береги себя.

— Пусть он тебя тоже хранит, сестрица.

Она хотела его обнять на прощание, и он даже наклонился к ней с седла, и в этот-то момент все и произошло. Крики людей смешались с конским ржанием, лес ожил и наполнился незнакомыми всадниками, и они неслись на караван с непостижимой быстротой, потрясая обнаженными клинками. Мадленка видела, как настоятельница привстала на месте с перекошенным не то от гнева, не то от изумления лицом, но тут плохо объезженный конь Михала, испугавшись, --">