Антон Чиж - Из тьмы

сыскной полиции, знаменит на весь департамент, начальство холит и лелеет, а он все одно: как жокей про кобылу.

– Не тот предмет, чтобы тратить на него энергию мозга, – ответил Ванзаров, борясь с предметом вроде жестяной банки, что подло, из-под кучи хлама, впился острым углом чуть ниже пояса.

– Кстати, чем закончилось ваше сватовство? Когда честным мирком да за свадебку? Шафером пригласите? Что подарить молодым: серебряный поднос или фарфоровых купидонов? Можно уже вас поздравить?

– Поздравить можно, – последовал ответ.

– Неужели? В самом деле? Ну, поздравляю, раз просите…

– Поздравьте с тем, что я сохранил остатки разума и силы воли.

– Так я и знал… – Лебедев взмахнул руками, что могло означать много чего.

– Мне хватило здравого смысла, чтобы в последний миг, буквально стоя на краю пропасти, не сделать отчаянный шаг и не кинуться в пропасть семейного болота, – проговорил Ванзаров, глядя прямо перед собой. – Это самый счастливый день в моей жизни.

– Это заметно, насколько счастливый.

– Наконец я твердо понял, что это не мое: семейная рутина и прочие пеленки не могут быть идеалом… – продолжил он, словно поддерживая спор с самим собой. – Это было последнее испытание, и я справился с ним, как подобает настоящему мужчине. Это большая победа логики и разума над мелким мирком женщин со всеми их финтифлюшками и чепухой. Включая горшки с цветами и модные шторы…

– То есть вам отказали, – закончил Лебедев. – В очередной раз. Указали на дверь. Просили оставить их дочь в покое и забыть дорогу в этот дом навсегда.

Ванзаров рассматривал пол с тем особым спокойствием, которое всегда бывает, когда сказать совершенно нечего.

– В который раз это счастье вам улыбнулось? – не унимался Лебедев.

– Во второй…

– Если не считать тех трех случаев…

– Что их считать, они были в прошлом веке. Новый век – новый отсчет, – сказал Ванзаров.

– В этот раз какова причина?

– Догадайтесь сами…

– М-м… сложновато будет, – сказал Лебедев, поглаживая подбородок. – Пожалуй, применю-ка вашу драгоценную психологику…

– Вам она ни к чему.

– Нет уж! – грозно заявил криминалист. – Придумали погремушку, так дайте хоть другим позабавиться. А не только голову морочить…

– Извольте, – сказал Ванзаров, не имея сил защищать свой метод, который долго и тщательно собирал по крупинкам. Ошибка его была в том, что рассказывать про него, а тем более придумывать ему вызывающее название не стоило. И уж совсем не стоило в дружеской беседе говорить об этом Лебедеву. Аполлон Григорьевич поднял на смех «великое открытие», ничего в нем не поняв, резонно посчитав вызовом и оскорблением всей классической науке. А потому не упускал случая, чтобы не уколоть шуточкой или не растоптать до основания доводы новой «науки». Метод, хоть его не признавал великий криминалист, не перестал быть полезным. Как острым скальпелем, что вскрывает пелену незнания, Ванзаров пользовался им, разумно помалкивая.

– Итак… – Лебедев состроил маску мудреца. – Титулов у вас нет. Золотых рудников нет. Счета в банке нет. Домика своего или завалящей дачки тоже нет. Живете в съемной квартире. К тому же служите в полиции – презренный сатрап^[2] и палач. И для чего такое счастье любимой дочке? Ну, как, справился без вашей лженауки?

Ванзаров не позволял себе проявлений эмоций, давно научившись сдерживать свои порывы. Лишь печальный вздох – все, чем была проявлена непозволительная слабость.

– Другое неотступно тревожит меня, Аполлон Григорьевич, – сказал он, отводя разговор от опасной темы психологики.

– Почему юные красотки выбирают глупых, старых, некрасивых, но богатых мужчин? – заметил Лебедев.

– Нет… Зачем мы нужны.

Аполлону Григорьевичу показалось, что он ослышался.

– Зачем нужны… кто… что? – несколько сбивчиво спросил он.

– Вам известно, что происходит в стране. Студенты убивают министров, казаки разгоняют демонстрантов шашками. Крестьяне бурлят, рабочие бастуют, цена жизни стремительно падает; закон, который и раньше был условностью, превратился в половую тряпку… А сыскная полиция гоняется за мелкими воришками или ловит пьяного, ударившего собутыльника ножом. К чему все это? В чем смысл?

– А что говорит ваша бесценная психологика? – спросил Лебедев.

– Молчит, покрывшись румянцем стыда. В новом мире ей делать нечего.

– Так бывает в начале века, страхи одолевают и прочее…

– Нет, Аполлон Григорьевич, --">